История московской реставрации
Факторы, которые влияют на особенности реставрации в разные времена и в разных странах, не так многочисленны, но значительны – это доступные в данное время и в данном месте строительные технологии, уровень знаний об истории архитектуры, а также то, что формирует ключевое различие в национальных школах: общественные ожидания и запросы применительно к архитектурным памятникам.
При этом отношения между обществом и реставрационной школой конкретного времени и страны взаимные: не только общество в конечном итоге определяет, как реставрировать наследие прошлых эпох, но и результаты реставрации влияют на общество. Помимо очевидных перемен в экономике – при обилии хорошо отреставрированных исторических зданий в город или область растет поток туристов – есть и неочевидные, психологические. Опыт множества городов, где ведется активная реставрация памятников, показывает: по мере приведения исторической застройки в порядок меняется сама психология горожан, их отношение к предметам материального мира и собственному прошлому.
ОТ ПОНОВЛЕНИЯ К РЕСТАВРАЦИИ
С глубокой древности отношение людей к каменным зданиям было особенным. Дело в их чудовищной дороговизне относительно бюджетов одного конкретного поколения горожан: каменные храмы, дворцы и дома возводили в расчете на неопределенный, но явно исчисляемый столетиями срок службы. Стало быть, когда их состояние становилось плачевным, речь шла чаще не об утилизации, а о капитальном ремонте.
Пионерами этой отрасли стали, как и во многих других видах строительного искусства, древние римляне и их прямые наследники. Известно множество переделок и приспособлений к современной для реконструкторов эксплуатации древних построек, знаменитейшая из них – римский Пантеон. Второй способ сохранения старинных каменных построек – дополнение их флигелями, капеллами, крыльями.
Этот же подход к произведениям каменного зодчества вполне практиковался и в допетровской Руси: каменные соборы и палаты регулярно перестраивали, ремонтировали и достраивали. По всей Европе, не исключая России, в XVII–XVIII веках прошла «стеклянная революция» применительно к старинным каменным зданиям, чаще гражданским. Суть ее проста: как только оконное стекло стало доступным хотя бы для богатых домовладельцев, окна в старинных зданиях, дававшие в исходном виде слишком мало света, расширяли до «нормативных» размеров в эпоху зрелого барокко. Тогда же по текущей архитектурной моде обычно переустраивали и фасады – сами здания сохраняли, поскольку каменная постройка представляла собой огромную материальную ценность.
ХУДОЖНИК (НЕ) ТАК ВИДИТ
Все изменила воцарившаяся в европейской культуре рубежа XVIII–XIX веков эпоха романтизма с ее интересом к древностям и динамизму времени. Именно тогда у просвещенного горожанина, читателя сентиментальной и романтической литературы,
появился интерес к прошлому. Романтизм изменил сознание образованных людей так, что вместо капитального ремонта старинных каменных зданий среди просвещенного общества стала востребованной профессиональная реставрация. Разница между этими методами проста: если цель ремонта привести здание в идеальное состояние, то при реставрации архитектор и строители стараются воссоздать первоначальный облик.
Упомянув об известнейшем произведении французского романтизма «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, нельзя не вспомнить и об авторе знаменитой реставрации этого собора XIX века – Эжене Виолле-ле-Дюке, он же автор проектов реставрации практически всех средневековых зданий Франции с 1840 по 1870 год. Он был одним из первых в мире профессионалов, разработавших методику научной реставрации памятников с использованием архивных документов, обмеров и исследования фрагментов несохранившихся деталей зданий. А также призвавший – и соблюдавший это как генеральный инспектор Франции по памятникам – использовать при реставрации только аутентичные для эпохи создания памятника технологии и материалы.
В этом отношении Виолле-ле-Дюк – бесспорный основоположник не только французской, но и мировой реставрации.
Но мастер оказался «слишком художником» в своих проектах. Так, именно благодаря реставрации на Нотр-Дам появились знаменитые химеры и горгульи. Причем если последние в средневековом оригинале, скорее всего, существовали (не было лишь точных отрисовок их внешности), то первые были просто добавлены ради завершенности облика готического собора. Принцип Виолле-ле-Дюка, вызвавший критику множества оппонентов, – воссоздание завершенного облика здания, даже если оно в свое время не было полностью реализовано (именно так был отреставрирован, а по мнению оппонентов Виолле-ле-Дюка, изуродован замок Пьерфон).
ОТ ФАНТАЗИИ К НАУКЕ
«Романтическая» эпоха реставрации в России не оставила столь заметного следа, как во Франции, потому что в этой области мы, как и большинство стран мира, в те времена догоняли, а не шли впереди. Соответственно, интересовавшиеся национальными древностями архитекторы, в том числе создатели последовательно трех изводов национального стиля (византийского, историзма и неорусского) учились у французских реставраторов тому, чему стоило учиться, одновременно принимая во внимание ошибки.
Большую часть XIX века российская школа реставрации занималась тщательной, фундаментальной, скрупулезной наработкой исторической, археологической и методической базы, что дало в результате взлет реставрации уже в последней трети XIX –
начале ХХ века. И работа, которая велась тогда от Московского Кремля до северных монастырей и киевских храмов, сразу оказалась на лучшем мировом уровне качества. Если еще в 1870-х годах уже упомянутый Виолле-ле-Дюк смело возводил древнерусское зодчество к восточным образцам, 30 лет спустя никто из зарубежных коллег уже не мог претендовать на то, чтобы знать русские древности лучше отечественных мастеров, таких как архитектор Алексей Щусев, позднее ставший знаменитым.
Эта школа – одна из немногих в России профессиональных традиций, переживших 1917 год. На протяжении 1920– 1930-х годов в Москве были отреставрированы сотни древних зданий. Но злая ирония состоит в том, что буквально через несколько лет после реставрации их снесли в рамках реконструкции города. Китайгородская стена, Красные ворота, Чудов монастырь, множество храмов разных эпох, Сухарева башня – все это было тщательно обмерено и исследовано реставраторами. (Это дает возможность нам и сейчас мечтать о воссоздании некоторых древностей. Да, воссоздать ту же Сухареву башню трудно, необходимость этого сомнительна, но это не значит невозможно.) Словом, такие столпы реставрационного цеха, как П.Д. Барановский, смогли сделать почти невозможное, но весьма необходимое: сохранить школу русской реставрации в период потрясений первой половины ХХ века.
ДЛЯ КОГО РАБОТАЕМ
В послевоенную эпоху – особенно с начала 1960-х – реставрация памятников старины, причем реставрация массовая, стала вновь востребованной. Дело было в массовом туризме, в том числе международном: отреставрированные жемчужины архитектуры народов СССР становились генераторами туристического потока, а значит, и доходов. За реставрацией Ростовского кремля последовали работы в Суздале — рождался знаменитый маршрут «Золотое кольцо», он и по сей день остается основой туристической карты Центральной России.
В Москве на улице Разина (Варварке) модернистскую гостиницу «Россия» оттенили превосходно отреставрированные палаты и храмы. А в ходе реконструкции района Кропоткинской улицы (Пречистенки) в 1972 году выявили Красные и Белые палаты XVII века, которые вопреки первоначальному плану не стали сносить и позже отреставрировали. Важный нюанс, относящийся не только к советской школе реставрации: в то время, полвека назад, это понятие практически не применяли к ординарной застройке XVIII – начала ХХ века, которой «полагался» либо ремонт, либо демонтаж при реконструкции улиц. Реставрационный подход к средовым объектам – достояние уже новейших времен.
Именно в последние десятилетия школы реставрации в разных странах стали в значительной степени различаться. Сейчас в мире фактически не существует единой школы подходов к сохранению, реставрации и приспособлению наследия. Конечно, специалисты напомнят о существующей с 1962 года Венецианской хартии реставраторов, воплощающей профессиональные стандарты и ориентиры. Однако положения этой хартии, применимые к единичным особо ценным шедеврам, трудно воплотить применительно к средовым объектам. И дело не только в том, что для реставрации по высшей планке нужен квалифицированный архитектор и значительные средства, но и в том, что к массовой реставрации общество предъявляет иные требования.
В последние десятилетия после временного возврата к ненаучному поновлению и воссозданию в 1990–2000-х Москва как всероссийский и международный туристический центр сочетает точечную реставрацию архитектурных жемчужин по высшей планке (достаточно вспомнить, например, дом-коммуну Наркомфина, музеефицированные фундаменты стены Белого города на Хохловской площади или дом-«утюг» на Хитровке, где на фасаде видны наслоения наличников и проемов всех эпох) и более мягкую реставрацию средовых объектов. И если первые сохраняются как наглядное пособие для знатоков истории и архитектуры, то роль вторых – создавать ощущение «машины времени». Ведь в конечном счете именно ради этого реставрация вообще существует.
