Как реставрировали дом Наркомфина
Первые попытки провести капитальный ремонт предпринимал Владимир Гинзбург – сын архитектора. После его трагической гибели в 1990-х эту миссию на себя взял его внук – архитектор Алексей Гинзбург. В 2016 году по проекту АБ «Гинзбург Архитектс» началась глобальная реконструкция. В результате объект стал лауреатом конкурса «Московская реставрация-2020» в номинациях «Лучший проект реставрации и приспособления к современному использованию» и «Лучшая организация ремонтно-реставрационных работ». Об этих результатах писали неоднократно. «Московская перспектива» поговорила с Алексеем Гинзбургом о деталях, оставшихся в дни торжественного открытия объекта после реставрации за кадром теле- и видеокамер.
В тот период, когда шли отделочные работы, в новом доме была мастерская вашего дедушки. Потом Гинзбурги в нем жили на протяжении 17 лет. Как же получилось, что в 1947 году вашего папу, Алексея Гинзбурга, выселили из дома, спроектированного его отцом?
– После войны квартиры в доме Наркомфина стали переоборудовать в коммуналки. Дедушка умер в 1946 году, через год ушла его жена. И папу выселили в комнату в коммуналке в другом доме. В квартиру, в которой жили Гинзбурги, заселили три семьи. С представителем одной из них, внуком и сыном, я несколько лет назад познакомился. Человек сам написал и сообщил, что у него сохранилась от прежних жильцов чертежная доска. Это доска моего деда – Моисея Гинзбурга. Мне этот поступок был очень приятен. Теперь доска хранится у меня в офисе.
Получается, семью выселили задолго до вашего рождения. Было желание вернуться в «родовое гнездо»?
– Я прекрасно знал, где находится квартира, но не воспринимал ее как «гнездо». Учитывая, сколько с этим зданием у моей семьи связано стрессов, эмоций и переживаний, я с трудом представляю свою личную жизнь в этом доме. Для меня это все достаточно болезненно. Но реставрация – это мой родовой долг и перед дедом, и, наверное, в большей степени перед папой, который начал попытки восстановления этого дома еще в 1980-е.
Получается, что дом удалось реставрировать с пятой официальной попытки?
– В 1980-х папа впервые попробовал если не спасти дом, то хотя бы вернуть ему первоначальный вид. Он пытался привлечь к этому еще советские организации – Фонд Союза архитекторов. Уже первый проект реставрации он делал с моим участием – я тогда был студентом МАРХИ. Так как мы еще не были реставраторами, то к проекту была подключена мастерская Студеникина. Потом были еще безуспешные попытки.
К реставрации вы приступили, вступив в эпоху творческой зрелости…
– К моменту, когда появилась возможность заняться этим домом, у меня за плечами было «два тренировочных кейса»: мы отреставрировали здание газеты «Известия» и прачечную, входящую в хозяйственный корпус дома Наркомфина. На этих объектах появились свои методики, как работать с памятниками авангарда. Конечно, технологии шагнули вперед. С технической точки зрения неплохо, что реставрация реализована к моменту, когда уже был большой опыт релевантных объектов. Жаль только, что я работал над проектом один, без отца.
Считается, что реставрацию откладывали и из-за того, что были утеряны чертежи дома. Но потом одна за другой произошли удивительные истории: часть нашлась в вашем домашнем архиве, а часть так и вовсе в Париже, в Музее Ле Корбюзье.
– Это городская легенда. Не знаю, кто ее придумал, она меня забавляет, интересно наблюдать, как создаются мифы. Чертежи конструкций дома всегда хранились в Главархиве, бывшем ЦАНТДМ, копии можно заказать. Архитектурных чертежей Гинзбурга найти, правда, не удалось. Но мне неведомо о том, чтобы они были в Музее Корбюзье. Сам Моисей Гинзбург публиковал чертежи дома в своей книге «Жилище», вышедшей в 1934 году и посвященной по большому счету дому Наркомфина. Там были опубликованы чертежи архитектурных узлов всех важных деталей. Эта книга у нас была, мы ее, как и остальные книги Гинзбурга, переиздали. Оттуда мы взяли много полезной информации, когда исследовали дом на местности, занимаясь археологическим процессом. Команде надо было найти все подлинные элементы и изучить, как они были сделаны и для чего служили, соотнести их с теми, что упомянуты в книге, разработать методику консервации тех, что сохранились, и методику создания реплик утраченных. По замыслу восстановления дома как единого целого, все обнаруженные детали необходимо было выполнить по аутентичной технологии. Это было очень интересно.
В итоге проведена колоссальная работа, результат которой справедливо получил самые высокие премии. Какие основные сложности были на этом объекте?
– Было сложно убедить, что реплики утраченных деталей должны восстанавливаться во всей полноте. Это была психологическая работа. Например, что система сдвижных окон работает и соответствует санитарным нормам, а если мы сделаем точно такие же, то не будет выпадать конденсат. Это требовало огромных усилий. Опытные образцы делали 10 компаний, каждая ради улучшения результата пыталась внести свое ноу-хау. В итоге выбрали три. У дома за неполные 100 лет были, безусловно, деформации, пришлось повозиться, чтобы выстроить их единую линию. Делали точные копии исходных рам. Но внутрь вставили самый тонкий из возможных стеклопакетов – 12 миллиметров. На всякий случай, так как были многочисленные попытки доказать нам, что остекление в две нитки будет недостаточно теплым. Не меняя габаритов рам, вставили.
Еще была интересная история с батареями, верно?
– Это случайная удача, что на Егорьевском заводе до сих пор производят ту же модель радиаторов. Но это лишь малая часть того, что пришлось восстанавливать.
Что в целом можете сказать после окончания работ? Можно назвать эту реставрацию проектом вашей жизни?
– Этот дом изучают во всем мире как пример осмысленного, законченного произведения архитектуры, где нет случайных и лишних деталей, где функциональность эстетизирована настолько, что создает свой неповторимый дух. Мы его сохранили, за результаты работы мне не стыдно. Я рад, что сейчас билеты на экскурсии распроданы на месяц вперед, а ведь были времена, когда туда ходили только иностранцы, экскурсии вели на каких угодно языках, но только не на русском. Да что говорить, если бывший мэр на открытии «Новинского пассажа» сравнил расположенный по соседству дом Наркомфина с мусором. Взаимопонимание с городом мы нашли только с приходом новой команды – мэр Сергей Собянин был на площадке и до старта работ, и на открытии. Но точка в работе не поставлена. По результатам реставрации мы пишем большую книгу «Дом Наркомфина», где поделимся массой новой информации, открывшейся нам в ходе реставрации и подготовке к ней. Будет очень интересно, обещаю.
