Архитекторы не пытались шутить

1. Замок рядом с Кремлем

Дом № 14 на улице Воздвиженка явно выделяется своим видом из общего ряда. Кажется, он был бы более уместен где-нибудь в районе Средиземноморья. Но это только кажется – там это вдохновенное архитектурное произведение тоже смотрелось бы как чужеродное. А история его такова.

В 1892 году в Москве сгорел цирк Карла Гинне. Освободившуюся землю приобрела предпринимательница Варвара Алексеевна Морозова и подарила своему сыну Арсению, который слыл чудаком. А так как земля эта располагалась рядом с собственным владением Морозовой, то Арсений оказывался более-менее под присмотром.

Увы, Варвара Алексеевна не учла всех последствий этого поступка. Арсений Морозов ангажировал архитектора Мазырина – тоже известного в городе чудака. Мазырин увлекался эзотерикой, мистикой, отрицал христианство, веровал в переселение душ. Уверял, в частности, что сам он некогда был древним египтянином. Мазырин с Морозовым ездили по Португалии и Испании в поисках образца для будущего дома Арсения Абрамовича. В конце концов, нашли – замок Синтра, неподалеку от Лиссабона. В результате на Воздвиженке возникла не то чтобы его точная копия, а некая вольная вариация на тему. В частности, за неимением и невозможностью вырастить в Москве виноградные лозы, обвивавшие оригинал, они были выполнены из камня.

Появление замка стало сенсацией. Варвара Алексеевна прилюдно заявила сыну: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь об этом узнала вся Москва».

Лев Толстой писал в романе «Воскресенье»: «Дом строился огромный и в каком-то сложном, необыкновенном стиле. Прочные леса из больших сосновых бревен, схваченных железными скрепами, окружали воздвигаемую постройку и отделяли ее от улицы тесовой оградой. По подмостям лесов сновали, как муравьи, забрызганные известью рабочие: одни клали, другие тесали камень, третьи вверх вносили тяжелые и вниз пустые носилки и кадушки. Толстый и прекрасно одетый господин, вероятно, архитектор, стоя у лесов, что-то указывая наверх, говорил почтительно слушающему владимирцу-рядчику. Из ворот мимо архитектора с рядчиком выезжали пустые и въезжали нагруженные подводы».

«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что, в то время как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их», – думал Нехлюдов, глядя на этот дом.

– Да, дурацкий дом, – сказал он вслух свою мысль.

– Как дурацкий? – с обидой возразил извозчик. – Спасибо, народу работу дает, а не дурацкий.

– Да ведь работа ненужная.

– Стало быть, нужная, коли строят, – возразил извозчик. – Народ кормится».

С легкой руки Льва Николаевича за Морозовым закрепилось определение «глупого и ненужного человека».

Актер же Михаил Садовский написал четверостишие:

Сей замок на меня наводит много дум,

И прошлого мне стало страшно жалко.

Где прежде царствовал свободный русский ум,

Там ныне царствует фабричная смекалка.

Умная и достойнейшая женщина Варвара Алексеевна Морозова натерпелась из-за глупости своего сына. Каждый норовил ее подначить, даже Антон Чехов. Как-то раз он присутствовал в салоне Варвары Алексеевны, где Арсений, по обыкновению, громким голосом нес невообразимую ахинею. Чтобы переменить тему, хозяйка задала Антону Павловичу вопрос: «Как вы думаете, какая женщина заслуживает наибольшего уважения?» На что он ответил: «Та, которая умеет хорошо воспитать своих детей». И многозначительно покосился на Арсения Абрамовича.

Впрочем, самого Арсения Морозова страдания матери и мнение общества не интересовали. Он устраивал в своем дворце богатые кутежи. Разумеется, с глупыми идеями. В частности, в одном из залов было выставлено чучело медведя с огромным подносом, заполненным черной икрой.

Этот «ненужный человек» даже ушел из жизни в своем стиле. Поспорил, что прострелит себе ногу и не закричит от боли. Прострелил. Действительно, не закричал, но к врачу не обратился и скончался от гангрены. После чего обнаружилось, что все свое движимое и недвижимое имущество он завещал не законной жене, а любовнице.

2. Классики голышом в Плотниковом переулке

На одном из домов в Плотниковом переулке укреплены странные украшения. Знаменитые писатели – Пушкин, Гоголь, Толстой – в полный рост, практически голышом и в окружении полуобнаженных див. Как ни странно, история этого курьеза идет с улицы Волхонки, от Музея изобразительных искусств.

Его основателем был отец поэтессы Марины Цветаевой Иван Владимирович Цветаев. Строился музей на пожертвования, которые сам Иван Владимирович и выпрашивал. Дело шло туго. Цветаев писал: «Отказал Лев Готье, очень богатый торговец в Москве железом... Отказал Василий Алексеевич Хлудов, человек огромного состояния и питомец Московского университета. Отказали Савва и Сергей Тимофеевичи Морозовы. Отказали Морозовы-Викуловичи... Отказала Варвара Алексеевна Морозова, пославши к своим детям. Отказали ее богатые сыновья Арсений и Иван Абрамовичи... Одни отказываются по грубости вкуса, другие по скупости, третьи, имея иные области благотворения».

Приходилось идти на различные хитрости: «Занес три визитных карточки и печатную записку о музее... Полякову, которого письмом к нему в Париж я просил об устройстве зал: одной имени их рода, другой – имени умершего сына Аарона Полякова, любившего искусство. Удочка закинута – попадется ли золотая рыбка в виде хотя бы одного зала? Завтра иду к ним вечером пить чай... и осмотрю крючок– не съеден ли червяк... или не повис ли на нем банкир».

В результате дело хотя и медленно, но двигалось.

В какой-то момент удалось за весьма скромный гонорар заказать скульптору Синаеву-Бернштейну фриз для музейного портика. Автор расстарался. Изобразил бога Аполлона, раздающего гениям венки славы. Так как все это было устроено в античных традициях, гении не были обременены излишней одеждой – всего лишь тоги. А к Аполлону их вели довольно соблазнительные музы, одетые еще более легкомысленно. Произведение носило гордое название «Парнас».

Увидев все это великолепие, Иван Владимирович пришел в ужас. Пуританин Цветаев даже думать не мог о том, чтобы разместить подобное на фасаде музея. Но деньги уже были заплачены.

К счастью, о происшествии узнал некто Бройдо, кандидат коммерческих наук. Он в это время завершал строительство собственного дома в Плотниковом переулке и с удовольствием приобрел у Цветаева все эти сомнительные фигуры. После чего по Москве пошли слухи, что в доме в Плотниковом расположен публичный дом, но господина Бройдо это не смущало.

3. Бабочки и стрекозы на Никитском бульваре

Дом № 13 на Никитском бульваре смотрится весьма солидно. Строгий, из благородного красного кирпича. Но изначально замышлялось нечто абсолютно противоположное.

В начале XX века Общество распространения практических знаний между образованными женщинами (было и такое) приступило к строительству доходного дома. Проект, подготовленный образованными женщинами, предполагал богатую, если не сказать, избыточную лепнину. Такого количества листиков, цветочков, завитушек, бабочек, стрекоз и прочего великолепия Москва еще не знала.

Но в 1910 году дела у этого достойнейшего общества явно пошли на спад. В результате штукатурные работы отложили сначала на год, затем еще на некоторое время. А там и Первая мировая война, и революция, и гражданская война, и прочие судьбоносные для России события. Дом давно уже лишился своего первоначального владельца, а бабочки и стрекозы все не появлялись. Зато облик дома стал со временем восприниматься все положительнее. Постепенно о первоначальных планах и вовсе забыли. И сегодня никому не придет в голову, что дом этот просто не доделали.

4. Ховринское Монте-Карло

В 1895 году купец 1-й гильдии Митрофан Семенович Грачев приобретает усадьбу, расположенную рядом с Николаевской (ныне Октябрьской) дорогой, слева от станции Ховрино. И сразу начинается строительство нового дворца по проекту архитектора Л. Кекушева. Дворец напоминал знаменитый игорный дом в Монте-Карло. По Москве сразу же поползли слухи о том, что Грачев там выиграл огромнейшую сумму денег, на которые и приобрел ховринскую недвижимость.

На самом деле ничего такого не было. И совпадение – случайно. Просто была в те времена такая мода, которой и следовал господин Кекушев.

Сама же эта местность, что называется, с историей. Станция Ховрино – одна из самых старых. Ее на собственные средства построил в 1870 году некто Молчанов, тогдашний здешний землевладелец. Молчановские начинания отмечались как достойные. «Московские ведомости» сообщали: «На голом почти, но красивом месте благодаря большим прудам и речке был разбит парк. На тройках привозили сюда громадные деревья разных пород: кедры, пихты, лиственницы, сосны, тополя, всевозможные кустарники и проч. Запестрели клумбы цветов, выросли красивые беседки, мостики, гроты».

Правда, платформочка была длиной всего лишь с один вагон, локомотив делал во время посадки-высадки несколько перемещений – чтобы каждый из вагонов подошел к платформе, ведь они в то время не были связаны внутренними переходами. Ховринцы радовались, а другие пассажиры, как не трудно догадаться, раздражались и ругались. Впрочем, и ховринцам жизнь медом не казалась: почему-то именно на этой станции боле прочих процветал бизнес носильщиков, которые скупали в кассе все билеты, а потом их втридорога продавали дачникам.

Среди них, кстати, был Валерий Брюсов. Он даже стихотворение посвятил здешним местам:

Я снова одинок, как десять лет назад.

Все тот же парк вокруг, за елью звезды те же,

С черемухи и с лип особый аромат.

Там где-то лай собак. Повеял ветер свежий.

И вечер медленный мне возвращает бред,

Который жжет мечты, все реже, реже, реже.

Я жил здесь мальчиком, едва в шестнадцать лет,

С душой, отравленной сознанием и чтеньем.

Именно в ховринском храме поэт венчался с гувернанткой Иоанной Рунт. Молодая жена вспоминала: «28 сентября 1897 г. мы венчались в Ховрино. Валерий Яковлевич, страшный враг всяких обрядов, согласился на венчание только для успокоения родителей. Зато запрещено мне было, чтобы не поощрять буржуазных предрассудков, нарядиться в белое подвенечное платье; не было разрешено устраивать какую бы то ни было закуску, хотя это последнее запрещение сумела нарушить мать Валерия Яковлевича, Матрена Александровна».

Бывал здесь композитор Петр Ильич Чайковский. Оставил короткое воспоминание: «Пошли далее в Ховрино. Завтрак в лесу около пустой дачи. Грязь и мерзость. О, милое отечество, как ты нечистоплотно».

Видимо, дух боярина Ховры все не хотел покидать эту местность. Даже сиротский приют, открытый здесь вдовой уже упоминавшегося господина Молчанова, оставлял желать лучшего. Постановление Московского губернского земского собрания гласило: «Строения представляют собой почти развалины, нет стока для нечистот, нет возможности поддерживать в зданиях надлежащей температуры; дети размещены в крайней тесноте и находятся в постоянной опасности от пожара… Здания приюта таковы, что нет возможности привести их в надлежащий жилой вид. Если бы и была возможность привести приют в лучший вид, то и в этом случае пребывание в нем детей было бы недопустимо ввиду вредных климатических условий в местности, в которой приют расположен».

5. Перевернутая рюмка на Остоженке

Еще одна своеобразная история связана с домом № 3 на улице Остоженке. Дом этот венчает перевернутая рюмка. Якобы его владелец, купец Филатов, был большим любителем выпить и покутить. Но в последний момент остановился, а на оставшиеся деньги выстроил доходный дом и велел архитектору Дубовскому увенчать его огромной перевернутой рюмкой – в знак того, что окончательно завязал со своей пагубной привычкой.

«Московский еженедельник» писал: «Каждый новый год приносит Москве несколько десятков новых, чудовищно нелепых зданий, которые врезаются в городские улицы с какой-то особенной, только одной Москве свойственной, удалью. Ну где еще встретишь что-нибудь подобное новому дому в начале Остоженки». Про историю с пьянством – ни слова…

Впрочем, эта история из области слухов, которые на самом деле являются не последней частью городской культуры.