Как инновационная промышленность формирует облик города
Как правило, специальной эстетической задачи при постройке «прома» заказчик перед архитектором не ставит. И очевидно, почему: себестоимость промышленных зданий высока, а «покупать» красоту фабричных корпусов некому. Это в жилом доме (неважно, доходном или продаваемом поквартирно) эстетика – часть товара, в некрасивом доме люди могут не захотеть жить. О храме, театре, административном здании и разговора нет: за некрасивое строение такого рода головы не сносишь. А фаб-
рика – иное дело: даже будущего покупателя или арендатора, как и заказчика, эстетика волновать не будет. Таким образом, эстетика промышленных зданий – на совести архитектора. И определяется ровно двумя факторами. Во-первых – принятыми в данную эпоху стандартами оформления зданий (на рубеже XIX–XX веков, скажем, богато декорировали всё, вот и фабричные корпуса стали «дворцами»). А во-вторых, стремлением самого автора сделать проект красивым – известно ведь, что в строи-
тельстве, как и в авиации, некрасивое не работает. Так и получается, что промышленные здания, предназначенные для инновационных производств, обычно несут на себе отпечаток архитектуры своего времени – но при этом могут стать уникальными за счет приспособления к тому или иному технологическому процессу.
РАБОТА С ЛЮДЬМИ
Старейшее из сохранившихся в Москве промышленных зданий – cтарый Печатный двор, палаты 1620 года постройки, сохранившиеся внутри квартала Историко-архивного института (РГГУ) на Никольской. Отсчет его истории можно вести со времен Ивана Федорова – именно в этом квартале были созданы первые печатные книги на русском языке, – но для нас это не имеет большого смысла: здания много раз горели, и старейшее из сохранившихся датируется первой третью XVII века. Старый Печатный двор – отличная иллюстрация того, как выглядело здание тех времен, построенное для высокотехнологичного производства. Мы знаем, что в этой палате разместили семь печатных станков. Оборудование было дорогим и трудновоспроизводимым, поэтому цифра на самом деле внушительная. Но все равно – двухэтажная большая палата для семи станков?
Фокус же в том, что к станкам «прилагался» штат в 80 человек. Иными словами: при том уровне технологий, который существовал в XVI–XVII веках, любое организованное производство требовало большого скопления людей. Стало быть, промышленное здание и строилось прежде всего для людей, а не для машин. Своя специфика, конечно, была – в зависимости от характера производства: в те же времена Пушечный двор был устроен совершенно иначе, чем Печатный (а главное – вынесен подальше от центра как пожароопасное производство). А престижный Печатный получил палаты, оформленные по высшему разряду. И то сказать: типографию посещали высокие особы, как духовные, так и светские. Стало быть, и Двор должен быть представительным. Добавим, что утилитарных деревянных построек на Печатном дворе тоже было изрядно, они горели, а потом – в начале XIX века – были заменены ныне существующими корпусами Синодальной типографии, в которых размещается Историко-архивный институт.
ВОДА И ЛОГИСТИКА
До эпохи машинного производства большинство ремесленных слобод были самыми обычными поселениями «деревенского типа» – разве что со специально построенными, традиционной архитектуры «работными избами». Но высокие технологии уже в XVII веке заставили строить специальные промышленные здания – мануфактуры и заводы. И важнейшим фактором размещения таких зданий стало наличие большой воды – если посмотреть на карту размещения старейших московских фабрик, они все тяготеют к рекам и речкам. Скажем, первый завод на территории современной Москвы – стекольный в Измайлово, открытый в 1669 году; поинтересуйтесь его продукцией, если не видели раньше – тончайшая работа, удивительно высокий уровень. Специально для него создали плотину на реке Серебрянке – так и появился знаменитый пруд. Интересно, что технологии царь Алексей Михайлович «выписал» для своего производства самые лучшие: мастера и материалы приехали из Германии, работали они по венецианским технологиям, а «системным интегратором» выступил англичанин Иван Гебдон. Завод, переведенный в 1710-е годы на изготовление аптекарских склянок, выполнил свою историческую миссию: именно там учились ремеслу уже русские стекольные мастера первого поколения.
«Безлимитный» источник воды был важен сразу с трех точек зрения: река давала и сырье для «водоемких» производств, и охлаждение, необходимое для горячих технологий, и возможность дешевого подвоза материалов, в том числе крупногабаритных. Она же питала водяные колеса, практически единственный мощный источник энергии в те времена. Не зря следующие стекольные заводы были построены в Москве – у Тайницких ворот Кремля, где была водяная мельница с колесами, а также на Воробьевых горах. Старейшие текстильные мануфактуры – такие как Прохоровская – тоже тяготели к рекам. Логистика, впрочем, не всегда была «речной»: например, организованные в 1798 году купцом Благушиным большие городские бойни («мясной» кластер здесь работает и по сей день) стоят вдалеке от большой воды, зато на большой скотопригонной дороге с юга и востока страны.
ОТ ПАРА К ЭЛЕКТРИЧЕСТВУ
Примерно в середине XIX века с точки зрения условий для промышленности изменилось практически всё: дешевым (и заодно стабильным, не зависящим от близости реки) источником энергии стали паровые машины, а логистику «захватили» железные дороги. Соответственным образом изменились и фабричные здания: новые промзоны теперь примыкали не столько к рекам, сколько к железным дорогам (особенно те производства, где не нужно было много воды), а сама архитектура «паровой фабрики» заметно изменилась. Корпуса оставались пока одно-двухэтажными: иначе трудно было организовывать механическую передачу энергии приводными ремнями к многочисленным станкам. Но зато появились сами станки: процент ручного труда на паровой фабрике был намного меньше, чем на прежней мануфактуре с водяными колесами. Одновременно одна за другой дебютировали новые технологии и новые источники энергии. Каждый из которых требовал своего, нового формата в промышленной архитектуре. В крупных городах стандартом стало газовое освещение, а для него понадобились гигантские резервуары светильного газа (газгольдеры). И пожалуйста: завод «Арма», сейчас признанный памятник промышленной архитектуры, стал невиданным зрелищем в Москве конца XIX века. Вслед за газом пришло электричество – и вот построены электростанции в Георгиевском переулке (сейчас Малый Манеж), на Раушской (сейчас действует) и Болотной (сейчас выставочное пространство) набережных.
СОЦИАЛИЗМ ПЛЮС ЭЛЕКТРИФИКАЦИЯ
Промышленные здания ХХ века – уже многоэтажные (расширяются, обстраиваясь 5–6-этажными корпусами, и старые фабрики). А разгадка одна – электрификация: Прохоровы для своей Трехгорной мануфактуры построили на берегу Москвы-реки собственную электростанцию. Электрические станки были во много раз удобнее и производительнее, а среди рабочих резко уменьшился травматизм: приводные ремни, протянутые через весь машинный зал, убили и покалечили многих неосторожных сотрудников. «Кирпичный стиль» в своей многоэтажной ипостаси был последним истинно декоративным в промышленной архитектуре. В Москве финальные аккорды этого стиля – Электрозавод (начался строительством в 1915 году, но открылся в итоге лишь в 1927-м) и старейший из корпусов ЗИЛа (сохраненный как памятник архитектуры).
Дальше началась совсем другая жизнь: те же зиловские корпуса – все, кроме единственного с куполом, – это жесткая утилитарная архитектура без рюшечек и сантиментов. Красота того времени была в самих технологиях: производство тех же автомобилей или самолетов под ключ где-то приобреталось, где-то искусно копировалось, но сам подход был новым, конвейерным. Яркое изобретение довоенного СССР – новация в мировом масштабе! – кольцевые хлебозаводы конструкции Георгия Марсакова: два из них сохранены в качестве архитектурной достопримечательности, еще один работает, а четыре ожидают своей участи. Хлебозавод Марсакова – беспрецедентное в мире здание-механизм, построенное вокруг гигантской печи: хлеб движется по конвейеру сверху вниз, на одном заводе можно выпустить до 250 тонн хлеба в день с минимальным штатом сотрудников. Грандиозный размах заводских корпусов конвейерной эпохи – это характерный атрибут ХХ века, но он же оказался недостатком в новом столетии. В наше время Москва востребует не конвейерные линии, а инновационные центры и опытные производства. Для них уже не нужны монстры с корпусами километровой длины – достаточно гибких офисно-промышленных площадок с полным набором инженерных коммуникаций.
Именно в этом направлении движется сейчас архитектура промышленных зданий – достаточно посмотреть на «Технополис «Москва», особенно на его новые площадки в Алабушево. Впрочем, и отказ от индустриального наследия не стоит на повестке дня: как мы знаем, в корпусах на Волгоградском проспекте, где более полувека производили автомобили «Москвич», снова действует автопроизводство. И что особенно приятно, под той же легендарной маркой.
