«Когда я приехал в Россию, для меня ваш черный хлеб был, как любовница». Как живут афганцы в Москве
В Афганистане мало что меняется. Каждый четвертый житель страны сегодня не имеет работы, говорят данные компании ICON International. На территории государства продолжается перманентная война, и даже поход на рынок давно стал там опасным для жизни.
«Берешь телефон, значит, с шайтаном разговариваешь»
Фарда Фарок защитил магистерскую диссертацию на родине, любит русскую литературу и пишет стихи. В 1982 году он выступал на 60-летии СССР в городе Фрунзе (Бишкек) и обедал там вместе с Чингизом Айтматовым. Фарок идет к столу легкой, но как будто не своей походкой — в 2013 году в Люблино ему сломали ноги.
«Я не знаю за что, — вспоминает Фарок с неохотой. — Вечером подошли ко мне с пистолетом. Не ограбили, не стреляли, но побили». Звонит телефон. Фарок что-то говорит на пушту.
Войти в круг афганцев в Москве не просто — они гостеприимны, но большинство из них почти не говорят по-русски. Главное место в городе, где они собираются и где находится официальный представитель диаспоры, — гостиница «Севастополь» на «Каховской». Для многих москвичей эти 16-этажные серые блоки представляются рынком, однако торговые помещения давно зарегистрированы как торговый центр, то есть его продавцы платят налоги и обязаны выдавать кассовые чеки.
В Москве Фарда редактирует афганскую газету, в которой рассказывает эмигрантам о событиях в Афганистане.
— У газеты большой тираж?
— До тысячи.
Сейчас в Москве живут около 10 тысяч выходцев из Афганистана. Большинство из них беженцы — люди, которые или родственники которых воевали на стороне СССР. Подавляющая их часть негативно восприняла свержение просоветского правительства: сторонников радикального ислама на «Севастопольской» называют «бандитами» или «моджахедами».
— Они [моджахеды] не оставляли воздуха нашему народу, — говорит Фарок и как будто двумя руками душит в воздухе невидимую шею. — У кого была возможность, тот уехал.
Фарок полагает, что его родная страна могла бы жить лучше, если бы у правителей не было предрассудков. Он вспоминает, как «неграмотный народ» Афганистана критиковал первого короля независимого государства Аммунулу-хана, хотя признавал, что тот много сделал для страны:
Даже среди консервативных беженцев из афганских провинций нет жестких правил: немногие замужние женщины ходят по Москве в парандже. Но кое-что все-таки изменилось. Если в Афганистане считалось нормальным иметь 10 детей, то московские афганцы воспитывают по 3-4 ребенка — на большую семью не хватает денег.
«Нижняя работа»
«…Тишина города в самом сердце города,/Страх ночи со всех сторон», показывает Fаcеbook перевод двух строчек из стихотворения Фарока. Он сидит в кресле, на стене идут часы с портретом Владимира Путина и полуостровом Крым. Многие его стихи посвящены военным событиям в Афганистане, многие он переводит с русского на пушту.
Афганец не пользуется бесплатным Wi-Fi в метро. «Пока подключишься, ты должен посмотреть 15 реклам. А если хочешь без рекламы, то надо платить», говорит он. Поэтому в метро Фарок пишет стихи — недавно он закончил роман в стихах на 700 страниц, для этого ему пришлось проехать примерно тысячу раз от «Севастопольской» до «Новокосино» и обратно.
Сейчас поэт живет в Балашихе, куда переехал из Москвы. И начал сильно переживать: ему очень не нравится разница между столицей и областью.
— Почему люди в Москве получают 20 тысяч рублей, а в Балашихе всего 8? — крайне недоволен афганец. — Это получается, что тот, кто живет в Подмосковье, — он плохой человек? Он что, должен получать меньше? Почему, если я всю жизнь проработал в Москве, а теперь живу в Балашихе, я должен получать пенсию, которая в разы меньше?
Часы с Путиным почти беззвучно тикают.
Первая книга из русской литературы, которую прочитал Фарок, — «Мать» Горького, отношение к писателю у него двойственное.
— Вот вы понимаете, — рассуждает поэт, — Максим Горький был великий писатель. И в каждом его произведении есть революционная тема. Это — да. Но в каждой книге он рассказывает про бедный [русский] народ, про то, как он жил. Мы [жители Афганистана] тоже были бедным народом. Поэтому нам Горький нравится.
Разговор о литературе перебивает голос из динамиков, который разносится по всем помещениям «Севастополя»:
— Газель 188, «Ф, О, О» у четвертого подъезда!
В тишине афганского торгового центра голос русского диспетчера звучит необыкновенно властно и тревожно, как звонок после долгой школьной перемены. Как это ни странно, но именно этот голос не любят местные жители. Две женщины близкого к пенсионному возрасту отказываются представляться, потому что «люди неконфликтные», однако энергично высказывают свои претензии на диктофон. Их суть сводится к тому, что динамики оглашают весь двор соседнего дома с самого утра, а еще раньше — в 5 часов — «с рынка начинается забор мусора».
— С детской площадки мы раньше выгребали шприцы, — продолжает одна женщина. — Может, это и не их, но мы все равно закрыли двор.
Фарок говорит, что на «Севастопольской» наркоманов и торговцев среди афганцев нет. «Иначе бы они сидели в тюрьме», объясняет он, хотя признает, что на его родине наркозависимыми являются около 3 млн человек. Отсутствие асоциального элемента в Москве, скорее всего, объясняется тем, что многие торговцы — это люди с высшим образованием, которые имели высокий социальный статус до того, как сбежали в Россию. Врачи, офицеры, учителя, бывшие губернаторы и чиновники скрылись от сменившейся власти и были вынуждены заниматься в Москве «нижней работой», говорит Фарок, то есть торговать на рынках.
«Бабуль очень беспокоится»
Сначала для Фарока Москва была очень маленькой — он жил рядом с метро «Выхино» и всерьез представлял, что это и есть весь город, — где есть железная дрога, две станции метро, рынок и автовокзал, — столица Советского Союза. Маленькая по площади, но густонаселенная. Целый мир хрущевок и многоэтажек. Он сразу полюбил русский хлеб. «Когда я приехал в Москву, то для меня ваш черный хлеб был как любовница. Я так его запах любил, что всегда ходил с ним в обнимку. Везде с собой брал. Когда его на прилавке не было, то я ничего не покупал и голодный спать ложился». Сейчас Фарок знает, что Москва огромна, даже по сравнению с его родным Джалалабадом, — он каждый день спускается в метро, часто сидит в пробках, но до сих пор не чувствует себя москвичом или гражданином России. Фарок говорит, что многие афганцы не социализированы, несмотря на 25 лет жизни в Москве. Они бесправны, у них нет страхового полиса, чтобы бесплатно лечиться, и паспорта, чтобы голосовать; фактически они являются в России третьим сортом.
Любимый праздник московских афганцев — это Новый год. Еще они ежегодно отмечают день рождения Пушкина, и это связано не только с сравнительной популярностью писателя среди тех, кто любит читать.
Несмотря на это, поэт досадует, что даже афганцев с российскими паспортами многие в нашей стране не воспринимают как людей. «Беженец не может жить, как человек. Мы часто слышим в адрес себя слово «черные». Даже дети в школах это слышат», печально говорит он.
Впрочем, афганцы приезжают в Москву не только из-за опасной обстановки у себя на родине. Фарок рассказывает, что в Афганистане сформировалась прочная коррупционная схема, в которой, по его словам, участвуют и представители российского посольства, и местные чиновники. Они берут деньги с беженцев, обещая, что через Россию людям будет легче попасть в Европу, — а там дают жилье и платят неплохие пособия. Однако, на деле, гораздо легче попасть в Европу из Афганистана. И беженцы, которые стали жертвой обмана, оседают в Москве.
Про шум от торгового центра он рассуждает довольно иронично:
— Грузчики есть грузчики, и с ними ничего не сделаешь, они всегда кричат. А за это бабуль сильно беспокоится и на нас жалуется…
«Амрика»
— В кафе ходите?
— Редко ходим.
— Какие кафе вам нравятся?
— Любые нравятся!
Ни одного афганского кафе в Москве нет — беженцы признаются, что хорошо готовят дома и даже знают до 20-и рецептов плова, но ресторанная культура у афганцев не сложилась. Работает кулинария «Кабул» возле туалета в главном корпусе РУДН, но ее сложно назвать рестораном, это скорее столовая.
В Афганистане живут представители 15 крупных национальностей. В Москве они друг друга отличают плохо — понимают, кто есть кто, только когда несколько минут поговорят. Единственные, кого узнают по лицу, — это хазарейцы — жители горных районов. Зато почти все представители афганских народов умеют торговать. Рынок простирается на несколько этажей, узкие синие коридоры бывшей гостиницы образуют паттерн: на каждом этаже чередуются кальяны, хозтовары, бижутерия и парфюмерия с сомнительными запахами. Редко попадаются другие товары.
Джума бывший полковник разведки, воевал на стороне, которую поддерживал СССР, а теперь вынужден торговать в «Севастополе». Он покупает все товары у русских, потому что «любит их», продает гжель по 40 рублей перекупщикам, которые потом ставят их на витрину сувениров уже по 250 рублей. Также продает часы, фигурки сов и музыкальные колонки. У Джумы граненые стаканы с гербом Советского Союза, он разливает в них афганский чай с цветками зофрана. Он также не поддерживает революционных сторонников моджахедов и полагает, что США сделали из его страны наркобазу и центр преступности.
— Мятежники, оппозицьон, секретные службы Амрики [Америки] поддерживали моджахедов, — делится он информацией, которую получил, работая в разведке. — Моджахеды говорили нам, что школы — это шайтан. Что женщинам не надо учиться, а у нас женщин полстраны! Сколько можно было терпеть это? Нужны были реформы, а пришел моджахед.
У Джумы идеальная военная выправка, большие усы русского мужика и темные скромные глаза, которые смотрят на тебя предельно долго.
Джума стал военным, так как все его предки служили в армии, а отца убили моджахеды. Сейчас одна из его дочерей работает в Москве стоматологом, а сын женился на русской — дочери русского офицера. Джума просыпается каждый день в 7 утра, на рабочем месте появляется в 9, домой приезжает в 10-11 вечера. Часто стоит в пробках от «Бульвара Дмитрия Донского», в них он читает новости на фарси. Следит и за российскими новостями — смотрит выпуски программы «Время» по «Первому каналу». В торговом центре работает и его сын. За две небольших комнаты, в которых поместятся пара кроватей с тумбочкой, они платят 56 тыс. рублей в месяц, включая налоги.
«Среди русских я чувствую себя очень спокойным».
— В 90-е документы милиция часто спрашивала?
— Охо-хо!
Джума вспоминает, что в Афганистане он вообще не давал взяток — в их сословии это было не принято. В Москве же бывший полковник стал носить с собой каждый день по 20-100 рублей. «Теперь такого, слава Богу, нет», - говорит он, вспоминая 1990-е. Сейчас Джума любит русскую зиму и гулять по центру Москвы. Особенно ему нравятся парки Горького, Победы, Коломенское и Царицыно — «очень красивый сейчас». Джума тихо говорит, что в Афганистане люди, когда выходят из дома, гладят по голове детей и целуют жену — у каждого мужчины есть шанс не вернуться домой, подорвавшись на мине или встретившись с террористами. Поэтому даже в «девяностые» он ходил ночью по московским окраинам без страха. Однако бывали неприятные случаи.
— Раньше эти ребята [скинхеды] везде были: в метро, автобусе…, — вспоминает. — Они сломали мне руку. Но среди русских я чувствую себя очень спокойным.
«Если был в Афганистан бабник, то и здесь будет»
На вопрос «нет ли соблазнов для афганцев в Москве?», они отвечают предельно спокойно: первый Макдоналдс открылся в Афганистане в 1946 году, а потом долгое время там работал крупный завод по производству бренди; кто находил возможность выпить на родине, тот находит ее и здесь. Джума вспоминает, что решил приехать в Москву, когда понял, что не может оставаться дома.
— Убили бы там, – говорит он, вспоминая, как во время войны спал с русскими солдатами на одной подушке.
Он, как и многие другие чиновники, преподаватели и офицеры, думал, что сделал свое дело, отстояв страну от моджахедов, и когда приедет в Россию, то получит здесь возможность жить: документы и разрешение на работу.
Все сложилось иначе:
— Но когда мы приехали, то поняли, что мы здесь никому не нужны.
Долгое время Джума не может получить гражданство: раньше его не давали по причине предрассудков — «ходишь в черной одежде — значит, ты бандит», — а теперь просто тянут, перенося новые встречи, говорит он. Приехав в Россию, все беженцы столкнулись с нищетой — в Кабуле можно было купить однокомнатную квартиру за тысячу долларов, а здесь приходилось снимать такую же «однушку» за $3 тыс.
— Покупали оптом обувь на Черкизовском рынке и продавали потом, — описывает жизнь афганских интеллигентов в Москве экс-полковник.
Как и больше 20 лет назад, когда приехал, Джума любит советские фильмы: про войну — «Отец солдата» — и комедию «Джентльмены удачи». Пока мы сидим в его павильоне №1108 с гжелью, заходят несколько покупателей. Джума немного резко просит обращаться за товаром к его сыну, чтобы не отвлекаться от разговора. Есть среди московских афганцев и совсем нищие — «когда умирают, то мы скидываемся, кто сколько может: по 50, 100, некоторые по 5 тысяч рублей», говорит Джума.
Джума бы вернулся на родину, если бы там появилась новая команда политиков. А пока его родственники готовы все и сразу переехать в Москву, если он им предложит. «Но денег нет», признается бывший полковник.
Мимо проходят несколько афганцев с клетчатыми сумками, из которых выглядывают рюкзаки известных марок. В Москве Джуме нравится, хоть зимой бывает и очень холодно.
— Если человек может себя кормить, растить детей, сесть на поезд и не бояться — это и есть свобода, - говорит Джума.