«Граффити — это правда в лоб». Художник Илья Бодров о московском стрит-арте
Позиция и деньги
Я родился в Сибири. В Москве живу с первого класса: у меня здесь своя мастерская от городского союза художников. Я всегда говорю четко и откровенно: заработать на картинах, чтобы нормально жить, нельзя. Даже в таком городе, как Москва. Надо обязательно заниматься коммерческими заказами, но не всеми.
Мне больше всего не нравится навязывание своего мнения. Я думаю, что сверху нам навязывают свое мнение относительно государственных праздников и всего остального. И вот эта самая ситуация [когда ты становишься адептом официального мнения — «МП»] крайне опасна.
Я, например, не знаю удачных граффити, сделанных по госзаказу, которые бы грамотно вписывались в пространство Москвы. Возможно, их просто нет. Лучшие граффити нашего города — это частные заказы либо заказы, сделанные довольно давно. Это прежде всего граффити Паши183 рядом с Лосиным островом. Художник Паша был очень тонким человеком, который игрался с городом, он очень хорошо его чувствовал, чутко. Не думаю, что Паша стал бы участвовать в проектах «Аэрофлота», крупных энергетических компаний и государственных партий.
Он бы просто не стал уродовать город.
Места
Мне больше всего нравятся дворики Арбата, отходящие в сторону Пречистенки. И если там побродить, то можно найти такой модерн, который вызывает восхищение.
У каждого своя любимая Москва, которая ассоциируется с молодостью, детством и еще чем-то. Для меня это еще дворы Китай-города, «Пушкинской», где зарождалось московское граффити, «Кропоткинская».
«Нулевые» и «десятые»
Если посмотреть на Москву «нулевых», то тогда граффити было буквально везде. На каждом шагу. Сейчас его меньше, потому что раньше реже закрашивали стены. Сегодня граффити в Москве может просуществовать буквально две минуты.
Современный граффитист сильно избалован интернетом, красками и огромным количеством информации, а еще появлением разных кураторов и меценатов… А раньше, если красиво говорить, «мы выживали, как могли»…
В «нулевые» годы, когда встречались, чтобы порисовать, то забивали стены кусками, без темы, без уважения.
Теперь появилась тематика, общий фон, перед работой идет долгое обсуждение.
Зайчики
Было популярное место на «Менделеевской», где все рисовали — за театром Мейерхольда; люди шли мимо из института и с работы, и по своему отношению к граффити они делились ровно пополам. И вот что мне не нравилось и не нравится сейчас, так это то, что половина людей не ценит, что я часто делаю свою работу абсолютно бесплатно. При этом мы не рисуем на памятниках архитектуры, на церквях и всем, что относится к достоянию страны. Я не рисую черепа, не пишу собственное имя на стене, я рисую просто зайчиков, несу позитив, а на меня иногда матом орут.
Хрущевки
По образованию я архитектор, но ищу эстетику не только в архитектуре, но и в людях, которые живут в нашем городе. Они его украшают. Например, до моего дома можно доехать на автобусе от метро «Алексеевская». Я помню, как на выходе из него просил помощи слепой дедушка. Он не знает, куда идти — просто не видит. Дедушка попросил проводить его до дома. Мы с ним разговорились, а он оказался переводчиком, который работал с очень известным советским фотографом. Очень интеллигентный мужчина, очень приятный, но живет в непримечательной панельке. И теперь, проезжая этот дом, я знаю, что в нем живет замечательный слепой переводчик с огромным интересным прошлым. Это приятно.
Дворники
Искусство окружает нас буквально везде. Часто его соавторами выступают городские дворники, сами того не замечая. Вот пример, если не брать в расчет Забиваку… Перед нами стоит дом из обожженного камня, сверху он покрашен серым цветом. Потом, видимо, на нем что-то нарисовали и это закрасили светло-серым. Потом опять что-то написали, и поверх появился темно-серый. Разного размера прямоугольники. Разного цвета. Получается какой-то супрематизм. Интересные формы. Просто их эстетику надо хотеть увидеть.
Непонимание
Раньше в России выходил журнал Object Book о стрит-арте. В этом журнале были мои зайчики, а я был стрит-артистом. Сейчас никто не знает, что такое стрит-арт. То есть все изменилось. И я сам не знаю, могу я относиться к нему или нет. Сейчас при появлении людей под названием кураторы, понятие стрит-арта меняется с каждым днем.
Вот акции имажинистов в начале прошлого века [когда поэты Есенин, Мариенгоф и др. переименовывали улицы в честь себя — «МП»] — это чистый стрит-арт. Потому что это бунтарство, но при этом оно доброе, оно без разрушительной цели.
Стеная Цоя — это стрит-арт. Ведь Цой был легендой, даже больше, чем музыкальной, олицетворением целой эпохи. И люди выражают свое отношение к нему. Это можно назвать искусством, граффити.
Зима
Каждый год я уезжаю на холодный сезон в Таиланд. Мне нравится московская зима, но мне абсолютно чуждо столичное безделье в январе и феврале. Весь январь все бухают, в феврале кто-то кое-как более-менее раскачивается, а по факту только в марте все начинают работать.
«Я бы отдал граффитчикам все стены вдоль железнодорожных путей»
Уличное искусство должно оставаться на улице, я так считаю. А то, что на улице, не может быть под законом. Это такая свобода. Я думаю, что многие люди именно поэтому граффити и занимаются — потому что они свободны в своем выражении.
Если рисунки на стенах будут крайне легализованы, то граффити-искусство потеряет свой шарм. Не интересно рисовать только там, где разрешено. Я думаю, что если разрешат рисовать везде (предположим такое гипотетически), то молодые художники еще порисуют пару лет на стенах, а потом это им надоест.
Я бы отдал граффитчикам все стены вдоль железнодорожных путей. Абсолютно легально — пусть красят. Чтобы они могли там рисовать, выплескивать себя. Аргументирую: если это что-то красивое, то люди увидят, а если что-то бесталанное — то наверняка не обратят внимания.
Граффити — это правда в лоб. В этом главное его отличие от остального современного искусства. Его не надо объяснять. А если в картине больше слов, чем дела, то это не граффити.
