Стас Намин: «В искусстве политических границ не существует»
М.П. Здравствуйте! К вам многие обращаются без отчества, просто Стас. Как правильно? Ведь когда вы начинали путь, я только начинала ходить…
С.Н. Думаю, что когда я начинал свой, не вы, а ваша мама начинала ходить. Как бы там ни было, обращайтесь ко мне, как вам удобно.
М.П. Уважаемый маэстро, режиссер и драматург, художник, композитор, исполнитель, продюсер или искатель, открыватель, экспериментатор звука и перформансионист? Баловень судьбы? Кто вы? Скажите, кто такой Стас Намин?
С.Н. Мне кажется, вы все усложняете. Я просто делаю то, что мне нравится, сильно не заморачиваюсь и ни на что особенное не претендую.
М.П. Что для вас Москва? Расскажите, какой Москва была во времена вашей юности? Что нового и приятного вы видите в своем городе, что безвозвратно потеряно и живет только в памяти?
С.Н. Я родился в Москве и прожил здесь фактически всю жизнь, поэтому помню Москву разную. На моих глазах она менялась раза четыре или пять. Но принципиальные изменения, наверно, произошли за последние тридцать лет, после перестройки. А чем отличается, зависит от того, что оценивать. Если внешний облик, то, конечно, Москва стала намного более красивой и современной. Сегодня это, наверно, один из самых красивых городов мира. А если говорить про жизнь в Москве, то, наверно, дело тут не в городе, а вообще в том, что жизнь изменилась — везде. Все стало быстрее и, соответственно, может быть, менее фундаментально. Цифровое интернетовское мышление развивает совсем другие навыки, чем аналоговое, и это отражается во всем. Но когда я летом вижу Патриаршие, кафешки и бутики на Бронной, Красный Октябрь и Винзавод, Артплей и другие подобные места и вспоминаю серую неосвещенную Москву советских времен с хмурыми людьми на улицах, то понимаю, что сегодня это совсем другая цивилизация. Или московские фудкорты — ни в Штатах, ни в Европе нет ничего подобного тому, во что сегодня превратились Даниловский, Усачевский и Центральный рынки и недавно появившееся Депо. В юности совершенно другие ощущения от жизни, и тогда мы не задумывались на подобные темы. Но если сравнивать жизнь тогда и сейчас, то тогда был действительный режим, который даже не критиковался и не обсуждался, его вся страна принимала как должный и единственно возможный. Невозможно было съездить даже в какую-нибудь Болгарию. Когда кто-то эмигрировал в Штаты, то прощались, как будто на тот свет провожали, так как позвонить туда невозможно было. Поэтому при всех сегодняшних проблемах мне есть с чем сравнивать. И сравнение это не в пользу прошлых времен. Мне странно, что есть те, кто ностальгирует по тем временам.
М.П. Чего сейчас не хватает столице?
С.Н. Мне кажется, здесь всего хватает. Я бы, может, попробовал повлиять на архитектурные решения в плане сохранения традиций и индивидуальности города. Мне кажется, возможно силами молодых российских архитекторов, не привлекая Запад, создать что-то подобное тому, что создали русские архитекторы в начале прошлого века — Жолтовский, Щусев, Шехтель и др.
М.П. Вы являетесь создателем группы «Парк Горького», которая стала единственной российской группой, популярной и признанной в мировой рок-музыке. Как это получилось? Где нашлись музыканты и репертуар?
С.Н. Всех, кроме Коли Носкова, я взял из «Цветов». Вообще в стране есть много очень хороших музыкантов, проблема в том, как из них сложить полноценную команду. А в данном случае это был вопрос моего личного вкуса. Я сделал группу на экспорт, как я это на тот момент видел, и это был чисто субъективный продюсерский проект.
М.П. В конце 80х первый международный рок-фестиваль в Лужниках тоже организовали вы. В нем принимали участие группы из Германии, Великобритании, Америки. Мы узнали об Оззи Озборне, Бон Джови, Scorpions, Mötley Crüe и др. Это было самое масштабное шоу с трансляцией в более чем 50 стран. Как вы смогли организовать столь масштабный перфоманс? Знали ли вы тогда, что все получится, не боялись ли провала??
С.Н. Когда я чем-то занимаюсь, я вообще не думаю об успехе или провале. Тогда мне казалось, что сделать такой фестиваль важно и интересно, а сейчас мне интересно совсем другое.
М.П. Одно время вы были под запретом, так же сейчас запрещают некоторых рэп-исполнителей, хотя, как я вижу, вы и тут сделали свой ход. Ваше выступление с Noize MC было совершенно неожиданным.
С.Н. Я первый раз слышу, что сейчас запрещают рэп-исполнителей, а мое выступление с Noize MC получилось спонтанно. За год или два до этого он выступал у нас в Зеленом театре, что-то, видно, не так понял и резко пошутил в мой адрес. А когда собрался опять у нас выступать, он заглянул ко мне и мы поговорили. Поняв, что был неправ, он предложил мне выйти и сыграть в конце концерта, как знак взаимоуважения. Я согласился, но случайно заснул. Меня разбудили за пять минут до выхода на сцену, поэтому я не очень помню, что и как я там играл, но получилось, вроде, весело…
М.П. Дайте совет, как пережить запреты, не изменяя себе?
С.Н. Мне кажется, одно к другому не имеет отношения. Если человек готов к измене, все равно кому, себе или другому, то при чем тут запреты.
М.П. Насколько я вижу, вы никогда не боялись начинать что-то новое, не делали, как это принято, коммерческие проекты. Все ваши творческие движения были и остаются направленными исключительно на созидание и поиски чего-то нового. Нового звучания, нового видения, нового прочтения. Неужели не хотелось бросить все и делать деньги?
С.Н. Мне никогда не хотелось «бросить все» и тем более «делать деньги». Мне всегда хотелось делать только то, что хочется, и при этом иметь много денег, но так не сложилось.
М.П. Ваши песни вы могли бы доверить каким-нибудь другим исполнителям? Например, Шаде Ауду? Какую бы свою песню вы доверили озвучить ей?
С.Н. К своим песням я отношусь очень просто и не вижу в них ничего особенного. Это своеобразные эскизы или зарисовки моих мыслей и эмоций, сформулированные в короткой песенной двухчастной форме, и не более того. С «Цветами» я делаю авторские версии этих зарисовок, и надо понимать, что это в прямом смысле коллективное творчество. Именно так, мне кажется, должна происходить работа в любых рок-командах. Так как музыканты в «Цветах» все очень крутые и мы понимаем друг друга с одного слова и одной ноты, то в результате эти зарисовки превращаются в полноценные песни в стиле «Цветов». А если после этого люди поют эти песни по-своему, то и слава богу, я с благодарностью отношусь к любым ремейкам.
А Шаде для меня удивительная певица, я могу ее слушать фоном довольно долго, что не могу сказать о большинстве остальных. У меня действительно есть одна песенка, которая совсем не цветочная и, может быть, ближе к ее стилю. Мы даже по случаю когда-то ее записали, но не исполняем, а Марко Мендоза спел ее на английском, называется «Она была». Ели бы Шаде ее исполнила, думаю, получилось бы красиво.
М.П. Вы пишете очень мало песен, у вас за пятьдесят лет их всего 30-40, и всего три или четыре альбома, включая и концертные. Но при этом более десяти песен, которые знает вся страна. Это примерно треть всего репертуара, что большая редкость. Если сравнивать, то, к примеру, Гребенщиков выпустил 32 альбома, Шевчук 20, Макаревич, кажется, 30. Почему вы так мало пишете и как объясняете такое количество хитов?
С.Н. Я ведь не автор-исполнитель, в отличие от всех моих рок-н-рольных друзей, и песенное творчество не считаю своим главным занятием. Я вообще начал писать песни только потому, что не мог найти достаточного репертуара для «Цветов», когда сделал группу, а так как это было лишь моим хобби, и я не собирался в жизни заниматься музыкой всерьез, то и песни не были для меня «криком души». Я просто придумывал что-то по кайфу и не более того. Писал столько, сколько было нужно для группы, без каких либо композиторских амбиций.
М.П. Вашу симфонию записал Лондонский Симфонический Оркестр, а премьеру в Москве сыграл в Бзк Михаил Плетнев с Российским Национальным Оркестром. это ведь мечта и вершина карьеры любого симфонического композитора. Что новое вы увидели в симфонической музыке? Почему об этом практически молчат СМИ?
С.Н. Я начал свои симфонические эксперименты с восьмичастной сюиты, назвав ее «Осень в Петербурге». В нее вошли и мои уже существующие темы, и новые, написанные специально. То, что в результате получилось, я бы назвал музыкой из неснятого фильма — симпатичные трех- четырехминутные настроенческие этюды. Но мне показалось, что сюитная форма не дает возможности действительно глубоко и серьезно сформулировать что-либо мировоззренчески значимое для меня. Думаю, в симфонии Сenturia S-Quark у меня получилось сказать то, что мне хотелось, и в мире это поняли и оценили. А что касается российских СМИ и критиков, если они есть, то их молчание абсолютно нормально по понятным для меня причинам. Про «Цветы» все молчали более десяти лет… да и «Парк Горького» стал здесь признан только после того, как мне удалось раскрутить его на весь мир.
М.П. Вы еще занимаетесь кинематографом. Ваши документальные фильмы «Реальная Куба» и «Древние храмы Армении» были отмечены на международных фестивалях, а фильм Free to rock стал мировой сенсацией – его представил «Гремми музей» и мировая премьера прошла на канале PBS. Расскажите, какие еще работы есть в вашем кейсе что следующее вы собираетесь представить публике?
С.Н. В юношестве я думал стать кинорежиссером, но не сложилось, и даже когда я окончил высшие курсы сценаристов и режиссеров в начале 80-х, я не ушел в кинематограф, а в какой-то момент, уже в 2010-х, решил снять несколько документальных работ. Снимать художественные фильмы я не берусь, так как это требует полной отдачи, а я уже не могу бросить все то, чем занимаюсь. Но продюсерская работа позволяет что-то параллельно делать. Уже пару лет я работаю над созданием многосерийного художественного фильма о временах Рейгана и Горбачева. А кроме этого, готовлю документальный фильм про моего деда А.И. Микояна, основанный на архивных документах и фактах. Планировал выпустить в ноябре 2020, к его 125-летию, но из-за известных событий это, может, не получится.
М.П. Ваши художественные успехи заслужили массу хвалебных слов от ценителей визуальной красоты в разных странах. В России у вас было несколько громких фотовернисажей, а недавно прошла персональная выставка в Российской академии художеств, был издан ваш каталог, вы были избраны почетным академиком. Это ведь мечта любого художника. Давно вы рисуете и занимаетесь живописью?
С.Н. Честно говоря, у меня не хватает времени всерьез заниматься живописью, так как это требует многочасового сосредоточения ежедневно. Иногда, когда позволяет ситуация, я включаюсь в это и исчезаю из обычной жизни, но редко. В конце прошлого года написал новую серию — «Корни рок-н-ролла», и ее сейчас представляют две галереи в США, Park West и Westworth Gallery. Во многом стиль того, что я делаю в графике и живописи, обусловлен своеобразным комплексом неполноценности: я пытаюсь доказать самому себе, что умею рисовать и чувствую цвет, так как у меня нет фундаментального художественного образования, но в голове уже сложилось что-то новое, и я пробую это воплотить. Я надеялся, что удастся серьезно поработать во время этих весенних месяцев, но слишком много всего вдруг навалилось, а жизнь с семьей на даче, как оказалось, не способствует напряженному труду. В результате я делал все что угодно — сажал деревья и цветы, копал грядки, что-то писал, но рисовать даже не начал. Но в этом году, может быть, ближе к осени, надеюсь, начну…
М.П. Говорят, что со знаменитым аутентичным центром «Джаганнат» вы создаете совместные проекты. Вы ведь проехали по индийскому маршруту «Битлз» и сыграли концерт на ситаре во Вриндаване, а после того как вернулись, записали несколько композиций. В ютьюбе выложены ваша фьюжн-рага в память Джорджа Харрисона и песня, записанная к столетию махатмы Ганди. И в «Джаганнате» вы сыграли несколько концертов на ситаре. Я слышала, что даже название «Джаганнат» родилось в вашем центре в Перке Горького. Что вас связывает.
С.Н. Да, Георгий Аистов, основатель «Джаганната», очень интересный человек, и мы с ним давно дружим и придумываем разные интересные вещи. У нас в театре в Парке Горького мы установили уникальную сферу с купольной проекцией 3600, может быть, единственную в нашей стране. В ней проходят разные духовные практики и фестивали.
М.П. Ваш театр музыки и драмы, который находится в легендарном центре SNC в Зеленом театре Парко Горького, двадцать лет назад открыл для Москвы американские мюзиклы и рок-оперы, а в последние годы сделал шумную премьеру с Михаилом Шемякиным, спектакль по рассказам Шукшина, поставил авангардную оперу русских футуристов, с которым объездил уже полмира. Откуда такой успех? Расскажите о вашем репертуаре.
С.Н. У нас около двадцати действующих спектаклей, и оттого что все актеры одинаково профессиональны в трех профессиях — актерское мастерство, вокал и танец, то мы сейчас развиваемся в направлении, которое в своеобразном симбиозе соединяет все эти три профессии. Это трудно объяснить на словах. Лучше прийти и посмотреть.
М.П. Исполняете ли вы какие-то роли или остаетесь художественным руководителем и даете молодым артистам творить?
С.Н. Нет. Я никогда не играю сам никаких ролей. А артисты у нас в театре творят не только как артисты, но и как режиссеры, художники, драматурги и т.д. У нас в труппе не меняется состав, она живет и работает как одна большая семья — около тридцати человек.
М.П. У вас в театре работает детская студия. Чем занимаются в ней дети?
С.Н. Если в двух словах, детская студия развивает в детях разные способности, не имея в виду обязательно их театральное будущее. Там есть разные курсы – от 4-х до 17 лет. Через студию пришло уже более тысячи детей. Иногда некоторые дети даже участвуют во взрослых спектаклях. А в концерте 50-летия «Цветов» в Кремле детская студия исполняли песню Джона Леннона «Дай миру шанс». В ближайшее время этот концерт должны показать на Первом канале и, конечно же, он в будет в ютьюбе.
М.П. 2020-й начался не так, как многие задумывали, пандемия поменяла планы многих. Вас это тоже коснулось? Какие планы сорвались или перенеслись?
С.Н. Да, некоторые запланированные проекты пришлось перенести. В начале июня должна была открыться моя персональная выставка в Радищевском художественном музее в Саратове. В августе — в Государственном Русском музее мои работы картины были быть представлены в совместном проекте с участием американского художника Марка Костаби, работ Марка Шагала и Пабло Пикассо.
Что касается театра, то отменились фестиваль экспериментального театра в Египте и знаменитый Эдинбургский фестиваль, в которых мы должны были участвовать этим летом, пришлось перенести на следующий сезон гастроли в США и Армении. И еще кое-какие планы пришлось скорректировать, но я не вижу в этом ничего страшного. Даже, может быть, полезно иногда остановиться и подумать.
М.П. В середине июня мы ждали концерт «Цветов». Состоится ли он? Когда?
С.Н. Если вы имеете в виду концерт в зале «Главклуб», то он состоится 3 декабря. Мы сыграем там такой же концерт, как в Кремле, но только со стоячим партером, имея в виду, что публика сможет петь и танцевать с нами весь концерт. В принципе, сегодняшний наш репертуар и стиль предполагают общий драйв с первой до последней песни
М.П. Существует много людей, которые занимаются разными видами деятельности, но у них, как правило, есть одна профессия, в которой они часто достигают высокого уровня профессионализма, а остальное — это обычно увлечения, хобби. Как вы сам объясняете то, что во всех областях, которыми вы занимаетесь, вам удается достичь международного уровня, профессионализма и признания? В чем ваш секрет?
С.Н. Я думаю, что в искусстве политических границ не существует. Если ты что-то действительно интересное делаешь, то это должно быть интересно во всем мире. При этом признание не обязательно приходит при жизни и там, где живешь. Часто даже наоборот — там, где живешь, тебя признают в последнюю очередь. Как бы там ни было, я вообще не заморачиваюсь по поводу признания, просто делаю то, что мне нравится, и так, как мне кажется правильным, основываясь только на собственных субъективных критериях. И конечно, вы преувеличиваете, говоря, что все, чем я занимаюсь, признано во всем мире. Думаю, даже у нас в стране мало кто знает, что я что-то еще делаю, кроме того что пишу песни
