Сергей Скуратов - МП: «Зачем делать то, что уже было?»
Проект бюро Sergey Skuratov Architects получил архитектурную премию Москвы. Задачей ее организаторов было отобрать и назвать наиболее интересные, яркие проекты. Они могут быть еще не реализованы, но наличие архитектурно-градостроительного решения (АГР) – обязательное условие конкурса. Премией отмечен жилой комплекс на Донской улице, проект которого разработан архбюро Сергея Скуратова. Сам же он с удивлением узнал, что по решению журналистов Москвы он стал медийной персоной года. Корреспондент «МП» побеседовала с архитектором.
– Сергей Александрович, наша редакция поздравляет вас с победой в престижном конкурсе. Вы являетесь обладателем множества отечественных и зарубежных премий в области архитектуры. Для вас было неожиданностью получить эту награду?
– Спасибо за поздравление! Нет, неожиданности не было. Наград за мою долгую профессиональную жизнь у меня накопилось очень много. Получать их, конечно, приятно. Время от времени я оформляю их в рамки, но так до сих пор и не решил – надо ли их развешивать или пусть лежат в чулане.
«Я за брендовую архитектуру»
– Понятно, почему вас отметила пресса. Вы – автор множества ярких, а иногда и острых высказываний по самым разным темам. Например, по теме реновации. В начале мне показалось, что вы были против, потом приняли в участие в международном конкурсе и даже выиграли его. Хотя позже, по собственному желанию, вышли из программы?
– Моя первая реакция на эту программу была связана с внезапностью ее появления и, как следствие, неочевидной мотивацией. Я уверен, что никто не против большую часть ветхих и морально устаревших пятиэтажек заменить комфортным жильем, а территории, на которых они располагались, превратить в полноценные самодостаточные городские районы. Но я, как профессионал, всегда считал и считаю, что перед принятием решения и публичного их озвучивания необходимо провести междисциплинарные исследования, просчитать все возможности, протестировать программу, например, на урбанистическом форуме. Может быть, провести московский референдум. Только после этого возможна подготовка технического задания, программы и регламента конкурсов на отдельные участки и территории.
Язык архитектора – не слова, хотя они тоже являются инструментом влияния.
Я решил принять участие в конкурсе и проектом продемонстрировать свой подход к решению проблемы реновации. По результатам жеребьевки мне досталась площадка в Царицыне. Проект победил в конкурсе, видимо, он понравился и жителям, и жюри. С моей стороны это была попытка создать модель идеального города, который соединит достоинства жизни в центре города с жизнью на природе – с разумной, но не низкой плотностью застройки, с красивой и разнообразной архитектурой, с природными ландшафтами, бульварами и новыми улицами, музеями и театрами. Сейчас на этой территории много уродливых зданий и строений, которые многие годы не используются. Я решил, что для развития программы они могут изыматься с предоставлением собственникам полноценных компенсаций. Была долгая и, надо сказать, конструктивная дискуссия с руководством стройкомплекса Москвы. В итоге мне было предложено пересмотреть свою идею с учетом всех ограничений и возможностей. Но поскольку часть из них была для меня принципиальной, я решил, что не готов к этому.
– А в частных заказах вам часто приходится принимать компромиссные решения?
– Я абсолютно искренний и открытый человек и говорю сразу: вот это я сделаю, а вот за это браться не буду. Как правило, ко мне приходят люди, которые точно знают, для чего я им нужен, – для создания какого-то имиджевого объекта, так называемой брендовой архитектуры.
Хотя бывают и непростые ситуации. Например, со строительством многофункционального жилого комплекса на Софийской набережной, когда я выиграл международный конкурс, предложив современное решение – сдержанное, продуманное, адаптированное к окружающей застройке. Однако в процессе работы инвестор захотел заменить современные фасады насыщенным декором с историческими ассоциациями. Просто потому, что публика, которая будет там жить, больше привыкла к такому стилю. Я очень долго не сдавался и предлагал множество различных вариантов и решений, но в современной транскрипции. Инвестор был непоколебим. Тогда у меня возникла дилемма – покинуть проект после полутора лет работы над ним или сделать то, что я никогда не делал и что мне не очень нравится. Я выбрал второй путь и пригласил на проект своего старого друга – архитектора Илью Уткина, который является сторонником неоклассики. Мы договорились не делать ордерную архитектуру, а сделать максимально лаконичный орнаментированный фасад из двух материалов – кирпича и камня с отсылом к византийской архитектуре. В результате получился микс между современным стилем и чем-то напоминающим ар-деко. Результат многим нравится, фасады стали более сложными, но это все равно не мой язык. Хотя все остальные параметры – ритмы, пропорции, композиция зданий и пространств – сохранились.
– То есть если бы к вам пришел некий заказчик-оригинал и попросил спроектировать дом в стиле модерн, вы бы отказались?
– Вероятнее всего. В принципе, эта тема уже закрыта. Архитекторы прошлого уже сделали шедевры в этом стиле – Гауди, Шехтель и многие другие. Лучше сделать невозможно еще и по той причине, что уже нет таких мастеров – ремесленников, скульпторов, художников. Надо делать хорошую современную архитектуру, искать другую пластику, композицию, говорить на том языке, который понятен современным людям.
– Вы не сталкивались с мнением, что современному человеку новая архитектура кажется монотонной и упрощенной? Красивое в обычном понимании – это какой-то декор, формы, а иногда и пышный стиль…
– Я знаю, правители прошлых десятилетий называли современную архитектуру плоскомордой…
– Я имею в виду экстравагантные формы, необычные решения. У нас их мало. Почему? Нет денег, не умеем такое строить, нет заказа? Недавно на лекции швейцарец Пьер де Мерон рассказывал о своем доме-треугольнике в Париже. Я имею в виду вот такие объекты.
– Москва – богатейший город. Денег у Москвы не меньше, чем у Парижа. Это первое. Второе – амбиции. Чтобы появился такой объект, нужно, чтобы его кто-то заказал. Что-то похожее случилось и со мной в 2004 году. В моем случае руководитель компании «Донстрой» Максим Блажко заказал мне проект небоскреба на Мосфильмовской улице. Сначала он спросил Александра Кузьмина, тогда главного архитектора Москвы, кто бы мог сделать в этом месте необычный дом? Ответ Кузьмина – Скуратов. Им в тот момент уже было неинтересно строить в классическом стиле. Это я к тому, что у заказчика должна возникнуть потребность в реализации таких амбициозных проектов. Мне кажется, у нас и общество еще к ним не готово. Появись в Москве дом-треугольник, как в Париже, народ просто негодовал бы. Я иногда читаю отзывы в сети о некоторых своих работах. Порой это потоки агрессии. Многие люди совсем не умеют вести полемику, высказывать аргументы, а нормальные, думающие люди просто не хотят участвовать в таком балагане. Я был на общественных слушаниях. За жилой дом на Алексеевской улице меня просто чуть не убили. Как только нас с заказчиком не обзывали – и недобитыми буржуями, и швондерами одновременно. К слову, это одна из лучших моих построек последних лет.
«Меняю небесную линию»
– Один из ваших коллег на вручении премии в другой номинации сказал о своем объекте, что в этом случае его бюро на 99% выразило себя. У вас есть такие примеры?
– У меня есть только один объект, в котором мне не удалось до конца сделать то, что я задумал: проект «Баркли Плаза». Просто потому, что у компании «Баркли» в тот момент был неудачный период. В связи с этим с точки зрения фасадов он реализован процентов на 60–70. Там должен был быть двойной фасад, эркеры и пр. Но это скорее исключение. Мне не на что жаловаться.
– На вручении награды вы высоко отозвались о своих коллегах, но при этом сказали, что всем нам надо научиться строить комфортные города…
– Нам – это значит не только архитекторам, но и девелоперам, и власти. Чтобы строить комфортный город, надо учитывать интересы множества специалистов, это междисциплинарный дискурс, лежащий на стыке сфер экологии, транспорта, социологии. Надо научиться общаться между собой. У нас этот диалог не выстроен даже между профессионалами. Причем исторически.
– Недавно опубликовали проект вашего небоскреба в «Сити». Он очень необычный. У нас никогда не было такой архитектуры?
– Я действительно стараюсь делать разную архитектуру. Хотя это и очень сложно. Зачем повторять то, что уже было? Это неинтересно и непродуктивно. У моего небоскреба действительно немного необычная форма, напоминающая крыло самолета или парус яхты. И градиентные стеклянные фасады – от белого в нижней части небоскреба до прозрачного темного на самом верху. Такого небоскреба еще не было. Его высота 405 метров. В нижней части офисы и ритейл, а сверху жилье. Там будет детский сад, фитнес, смотровая площадка на 101-м этаже. Строительство здания уже началось.
Иногда меня критикуют за то, что я своими высотными постройками меняю небесную линию города. Да, частично меняю, но в отдельных местах. Любая застройка, имеющая вертикальные параметры, превышающие фоновую застройку, меняет силуэт города либо на небольшом участке, либо на большой территории – это нормальная ситуация. Город Москва – мегаполис, он вынужден расти и меняться независимо от того, хотим мы этого или нет. К тому же в Москве есть историческая традиция возводить вертикали. Множество колоколен и знаменитых башен украшали и обогащали силуэт исторического города. В 1950-е годы появились семь «сестер» – сталинские высотки в стиле ар-деко. В 1960-е у стен Кремля появилась модернистская вертикаль – гостиница «Националь». Через 30 лет начали строить деловой квартал «Москва-Сити». И если центр Москвы и зона вокруг МЦК обогатится еще небольшим количеством изящных и тончайших вертикальных доминант, то это только украсит силуэт города. Тут уместно сравнение с Болоньей. Там в центре города почти 500 лет назад построили кирпичные башни, которые до сих пор служат главными городскими ориентирами.
«Домики для Незнайки»
– Я иногда спрашиваю у архитекторов насчет высотности. Многие говорят – да, это хорошо. Но сами-то живут в коттеджах за городом…
– Я живу в Хамовниках, в пяти минутах от своих «Садовых кварталов», на седьмом этаже девятиэтажного современного дома. И у меня до сих пор нет своей дачи. Я абсолютно городской житель. И я строю для других то же самое, что и для себя. Все решения, которые я предлагаю, максимально осмыслены. И я никогда не буду делать то, что мне не нравится, против чего я восстаю как человек.
Квартира – это прежде всего место и пространство. Если оно качественное, то неважно, на каком этаже квартира, на третьем или 33-м. На 33-м еще и виды лучше. Хотя, конечно, если человек боится высоты, жить в небоскребе ему не надо.
– Сегодня девелоперы стали больше думать о дворах, включать в свои проекты озелененные территории.
– Девелоперы отреагировали на социальный заказ. Появились удачные примеры, а зеленые дворы и парки по соседству стали конкурентным преимуществом. Я бы обратил внимание на другую тенденцию: наши застройщики в большом количестве стали делать «домики для Незнайки» – отдельные высотки или высоченные стены, обильно декорированные и раскрашенные в разные цвета. Считают, что если все раскрасить, то проблема эстетики будет решена.
– Думаете, цвет не спасет нашу массовую застройку?
– Нет, сделает только хуже. Он активный, он воздействует на психику. Человеку лучше живется в монохромном городе – не панельном, не серо-белом, конечно. Но с цветом надо работать аккуратно.
– В строительных компаниях часто говорят о дефиците кадров. У вас есть такая проблема?
– Частично есть. И я уже понял, что профессиональных людей надо растить. Брать талантливого человека с третьего, скажем, курса, и заниматься им. Я уделяю росту профессионализма очень много времени. Поэтому у меня не хватает времени на преподавание.
– Не случается, что такие люди учатся, а потом уходят? Это болезненно?
– У меня есть такие примеры. Но это жизнь. С этим ничего не поделаешь. Если это лидеры, то да, они уходят, чтобы стать главой самому себе. Если же это люди, которым комфортно не думать о массе разных дополнительных дел, то они работают здесь, понимая, что те заказы, которые я получаю, они никогда не получат. Есть, я надеюсь, и те, кому просто интересно со мной работать.
– Мы уже говорили о компромиссах. Но в городской среде существует множество ограничений другого рода – и нормативных, и градостроительных. Вам сложно их преодолевать?
– Чем больше ограничений, тем сложнее и интереснее. Некоторые так и считают: архитектура – это искусство ограничений. Но моя задача – сделать так, как будто их нет. Все должно выглядеть естественно, просто и понятно. И для этого требуется тончайшая работа. И поэтому я убежден, что архитектура – профессия возрастная. Одного таланта мало. Опыт и зрелость помогают принимать те решения, которые потом не заведут вас в тупик и позволят сэкономить кучу времени для детальной проработки и оттачивания образа. Я стремлюсь создавать свой идеальный мир, максимально гармоничный, естественно, с учетом тех ограничений, которые существуют, и того, что должно устраивать не только потребителя , но и Город в целом.
Для меня город-это живое существо со своим образом и характером. У него не только есть потребности и законы, по которым он развивается, у города есть душа. Это всего лишь метафора, но за ней скрывается множество смыслов. Их необходимо знать, различать и уметь с ними работать. Их надо учитывать, когда рядом с историческим красивым зданием ты строишь еще одно современное красивое здание, потом другое, потом формируется переулок, улица – это все очень ценно и важно.
– Мы уже говорили о компромиссах. Но в городской среде существует множество ограничений другого рода – и нормативных, и градостроительных. Вам сложно их преодолевать?
– Чем больше ограничений, тем сложнее и интереснее. Некоторые так и считают: архитектура – это искусство ограничений. Но моя задача – сделать так, как будто их нет. Все должно выглядеть естественно, просто и понятно. И для этого требуется тончайшая работа. Поэтому я убежден, что архитектура – профессия возрастная. Одного таланта мало. Опыт и зрелость помогают принимать те решения, которые потом не заведут вас в тупик и позволят сэкономить кучу времени для детальной проработки и оттачивания образа. Я стремлюсь создавать свой идеальный мир, максимально гармоничный, естественно, с учетом тех ограничений, которые существуют, и того, что должно устраивать не только потребителя, но и город в целом.
Для меня город – это живое существо со своим образом и характером. У него есть не только потребности и законы, по которым он развивается, – у города есть душа. Это всего лишь метафора, но за ней скрывается множество смыслов. Их необходимо знать, различать и уметь с ними работать. Их надо учитывать, когда рядом с историческим красивым зданием ты строишь еще одно современное красивое здание, потом другое, потом формируется переулок, улица – это все очень ценно и важно.
– У вас есть авторитеты в мире архитектуры – сейчас или в молодости? Или, может быть, какие-то объекты, всегда подкупающие своим совершенством?
– Про авторитеты в моем профессиональном возрасте как-то не принято говорить, а про определенные предпочтения скажу так: жизнь долгая, и такие вещи формируются в человеке годами. Иногда меняются. От юношеских симпатий к постмодернизму я пришел к зрелой авторской архитектуре, лаконичным, чистым, простым решениям. Я очень тяготею именно к этому – хорошим пропорциям, тактильной привлекательности, мономатериальности, аскетизму и минимализму.
