Нескучная площадь
В Москве закончена реконструкция Триумфальной площади. Кому-то она нравится в обновленном виде, кто-то, наоборот, критикует качели и общую легкомысленность некогда официозного и сурового градостроительного объекта. Так или иначе, площадь сделалась культурным событием в жизни Москвы, а обсуждать ее будут еще очень долго.
Веревочные качели
Главное, что обращает на себя внимание на нынешней Триумфальной площади – веревочные качели. Раньше в России на центральных площадях такого не устраивали. Хотя само это развлечение – качели – было у москвичей довольно популярно. Их наряду со снежными горами, балаганами, панорамами и другими незамысловатыми аттракционами устраивали на народных гуляньях, преимущественно на масленичных. В частности, поэт Е. Баратынский так описывал народное гулянье под стенами Новинского монастыря:
Гордясь лихими седоками,
Там одноколки, застучав,
С потешных гор летят стремглав.
Своими длинными шестами
Качели крашенные там
Людей уносят к небесам.
Волшебный праздник довершая,
Меж тем с веселым торжеством,
Карет блестящих цепь тройная
Катится медленно кругом.
Были качели и в благотворительных приютах – в частности, в «Доме бесплатных квартир для вдов с детьми и учащихся девиц имени братьев Бахрушиных» на Софийке и во многих других, подчас самых неожиданных местах.
Например, на Воробьевых горах. Художница В. Ходасевич описывала вид на эти горы с веранды ресторана Крынкина: «С террасы Крынкина я видела в бинокль главным образом красные кирпичные дома. Особенно мне нравилось наблюдать веселую жизнь внизу по склону, среди деревьев. Мелькали маленькие яркие фигурки, то скрываясь, то появляясь. Взлетали на качелях девушки и парни, визжали, играли в горелки и прятки. Я готова была просидеть или даже простоять, наблюдая все происходящее, хоть целый день».
А газета «Руль» описывала московские гулянья в 1910 году: «Грохочут турецкие барабаны, курлыкают органы, рявкают военные оркестры. Взлетают вверх лодочки воздушных качелей, и в них визжат краснощекие девицы. С горы на гору бешено несется тележка, и у пассажиров, Ваняток и Лушек, аж дух захватывает.
Вертятся карусели с деревянными лошадьми и люльками, сверкая стеклярусом и блестками».
И, разумеется, качели были популярным местом для высказывания высоких чувств. Зинаида Гиппиус даже посвятила им целый рассказ «На веревках»:
«– Что? Хорошо? Хорошо? Неужели вы боитесь, Нина?
Длинная, новая, светлая еще доска широкими размахами взлетала вверх, все выше с каждым лётом; вот – уже выше запыленных и вянущих акаций у забора садика, а вот, скользнув низко мимо убитой серой земли – подножья качель, – взмыла по другую сторону выше молоденькой березки.
– Нет... Я не боюсь... Я люблю... – говорила девушка, упруго, крепко стоявшая на одном конце доски.
Качели были новые, столбы высокие, кольца не скрипели. У Нины из гладкой прически выбились легкие, щекотавшие лицо волосы. Щеки разгорались от ударов острого, уже осеннего, воздуха; не поспевающее серое платьице обливало ее колена и там, наверху, трепетало и билось в воздухе».
Подобное теперь будет возможно и на Триумфальной площади.
Качели не утратили своей популярности и в советское время. Напротив – стали еще больше распространены. В обычных дворах на детских площадках были во множестве устроены примитивнейшие качели, сваренные из труб местными умельцами. А в парках отдыха – в «Сокольниках», на ВДНХ, в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, в специальных «городках аттракционов» – действовали качели позатейливее и поэкстремальнее, например, в форме лодки, которая несколько раз переворачивалась вокруг своей оси. Однажды на одном таком московском парковом аттракционе что-то неожиданно застопорилось, и отдыхающие зависли в верхнем положении, головой вниз. Освободили их примерно через час – к счастью, обошлось без жертв, система безопасности выдержала, никто из качелей не выпал. А люди с болезнями сердца и сосудов в любом случае опасаются подобных развлечний, так что обошлось и без трагедий соматической природы.
Юрий Карабчиевский писал:
В заборе лаз – и я в Нескучном парке,
в веселом парке, в парке развлечений,
качелей, каруселей и колес.
Качели завораживали.
Cухопутный корабль
Сложно сказать, когда сформировалась Триумфальная площадь. Видимо, после войны 1812 года, когда были окончательно разрушены остатки Земляного города, сформировалось кольцо Садовых улиц и четко обозначилось его пересечение с Тверской. Впрочем, все началось гораздо раньше, когда в 1721 году здесь были сооружены деревянные «врата Триумфальные», через которые в Первопрестольную торжественно въезжал сам триумфатор – Петр I, победивший в Северной войне. Царь стоял в корабле, который тянули по снегу полтора десятка лошадей. За кораблем следовала гондола с печкой-голландкой, в ней ехала его супруга, императрица Екатерина.
Спустя десять лет через те же ворота въезжала в Москву царица Анна Иоанновна – на этот раз на коронацию. Затем на этом месте неоднократно то сносились старые ворота, то появлялись новые. Так и возникло название места.
Последние ворота были выполнены в 1797 году для въезда Павла I – опять-таки на коронацию. Они были снесены в начале века, после чего ворота здесь больше не ставили – у нынешнего Белорусского вокзала появилась роскошная Триумфальная арка в честь победы над Наполеоном, а двое ворот на таком расстоянии друг от друга выглядели бы смешно. Название, однако же, осталось, что, безусловно, способствовало невероятной путанице.
Цирк Никитиных
В 1893 году журнал «Наука и жизнь» сообщал: «Из обширного участка земли, лежащего на пересечении Тверской и Садовой и принадлежащего действительному члену Московского отделения инженер-технологу Матвею Семеновичу Малкиель, под выставку отведена была обширная площадь в 5000 квадратных сажень со всеми находящимися на ней зданиями, дворами и открытыми местами для прогулок; последние в течение летнего сезона были превращены в сады и асфальтированные площади, пересекаемые рельсовым путем, по которому публика каталась в вагончике, двигавшемся с помощью электрических аккумуляторов Владимирова. Здесь же был грот, освещенный лампочками накаливания, и место, с которого поднимался воздушный шар, по вечерам освещавшийся во время полета на протяжении нескольких верст электрическим прожектором Шукерта, установленным на крыше одного из домов».
А к началу XX века здесь, на площади, сложилась богатая развлекательная инфраструктура: театр Шарля Омона, театр «Альказар», сад «Аквариум» (его разбили на том месте, где до этого располагалась выставка), кинотеатр «Дом Ханжонкова» и множество других учреждений приблизительно того же плана. Одним из популярнейших был цирк Никитиных – он стоял на втором месте после цирка Саламонского на Цветном бульваре. Этот факт был официально зафиксирован уже после революции – бывшее заведение Саламонского переименовали в Первый Госцирк, а цирк Никитиных – во Второй Госцирк. Цирк был традиционный, без особенных экспериментов и затей. В этом качестве он вошел в русскую литературу. Вот фрагмент из повести М.А. Булгакова «Собачье сердце», в котором обсуждается «культурная программа» Шарикова: «Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор, и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.
– Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк. Только, ради бога, посмотрите в программе – котов нету?
– И как такую сволочь в цирк пускают, – хмуро заметил Шариков, покачивая головой.
– Ну, мало ли кого туда допускают, – двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, – что там у них?
– У Соломонского, – стал вычитывать Борменталь, – четыре какие-то… юссемс и человек мертвой точки.
– Что за юссемс? – подозрительно осведомился Филипп Филиппович.
– Бог их знает. Впервые это слово встречаю.
– Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных. Необходимо, чтобы было все ясно.
– У Никитиных… У Никитиных… Гм… Слоны и предел человеческой ловкости.
– Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? – недоверчиво спросил Филипп Филиппович.
Тот обиделся.
– Что же, я не понимаю, что ли. Кот – другое дело. Слоны – животные полезные, – ответил Шариков.
– Ну-с, и отлично. Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать».
Впоследствии Второй Госцирк закрыли, вместо него начал работать мюзик-холл, в котором, разумеется, давали идеологически выверенный репертуар. Вот, например, одно из заключений, выданных Ворошиловым, Бубновым и другими высокопоставленными коммунистами: «По поручению ЦК мы просмотрели сегодня в театре «Мюзик-холл» пьесу Демьяна Бедного «Как 14-я дивизия в рай шла». Пьеса наполнена острым антирелигиозным содержанием, смотрится легко и с большим интересом, вызывает массу здорового смеха. Ничего предосудительного пьеса не содержит».
Мастер, Бегемот и прочие герои Булгакова
Впрочем, если говорить об отечественных писателях, более всех прочих с Триумфальной площадью связан Михаил Афанасьевич Булгаков. Он проживал неподалеку, в доме № 10 по Большой Садовой улице и, по характеру своей работы, бывал во всех этих досуговых учреждениях. И, разумеется, описывал их в своей публицистике и художественной прозе.
Это, разумеется, относится не только к упомянутому выше цирку. Вот, например, фрагмент повести «Роковые яйца»: «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами, выбросил движущуюся разных цветов электрическую вывеску, возвещавшую пьесу писателя Эрендорга «Куриный дох» в постановке ученика Мейерхольда, заслуженного режиссера республики Кухтермана. Рядом, в «Аквариуме», переливаясь рекламными огнями и блестя полуобнаженным женским телом, в зелени эстрады, под гром аплодисментов, шло обозрение писателя Ленивцева «Курицыны дети».
В романе же «Мастер и Маргарита» в уборной «Аквариума» кот Бегемот избил одного ответственного театрального работника.
Омоновские кабинеты<\strong>
В 1930-е бывший театр Шарля Омона (сам антрепренер сбежал на Запад сразу после революции) подвергся радикальной переделке. До революции он пользовался славой, мягко говоря, сомнительной. Здесь, в частности, устраивали «вызывающе безнравственные» танцы живота. А уж что творилось в кабинетах омоновского ресторана, вообще страшно себе представить.
Максим Горький писал в повести «Жизнь Клима Самгина»: «Чтоб довоспитать русских людей для жизни, Омон создал в Москве некое подобие огромной, огненной печи и в ней допекал, дожаривал сыроватых россиян, показывая им самых красивых и бесстыдных женщин. Входя в зал Омона, человек испытывал впечатление именно вошедшего в печь, полную ослепительно и жарко сверкающих огней. Множество зеркал, несчетно увеличивая огни и расплавленный жир позолоты, показывали стены идольского капища раскаленными докрасна. Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая, в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам. Выла и ревела музыка, на эстраде пронзительно пели, судорожно плясали женщины всех наций».
Первоначально собирались разместить в новеньком здании театр Мейерхольда, но Всеволод Эмильевич неожиданно был арестован, труппа его распущена, а помещение перепрофилировали под концертный зал.
Изменился вид и прочих заведений. «Дом Ханжонкова» утратил свои башенки, да и вообще игривости на Триумфальной площади несколько поубавилось.
Впрочем, к этому времени площадь уже называлась иначе – площадь товарища Янышева. Название, увы, не прижилось – то ли личность начальника московского ЧК, собственно товарища Янышева, не пользовалась популярностью, то ли старое название настолько въелось в мозг москвичей.
А в 1958 году на площади установили памятник Владимиру Маяковскому. После чего бывшая Триумфальная на протяжении долгого времени практически не меняла свой облик. И только сейчас, уже вернув себе историческое название, площадь в очередной раз изменилась. При этом продолжая оставаться украшением Москвы.
