«Первый бой я не запомнил, кругом все выло, стреляло, взрывалось»
Сколько себя помню с детских лет, все время работал. Отец погиб в Гражданскую. Я рос в многодетной деревенской семье, поэтому приходилось во всем помогать маме. С 11 лет наравне со взрослыми я уже пахал землю, а в 16 стал помощником комбайнера. В 1939-м меня призвали в армию и вскоре как отличника боевой и политической подготовки отправили в Читу в стрелковую школу при артиллерийском полку гаубичных орудий. Но я стал не стрелком, а радистом-наводчиком.
22 июня я запомнил хорошо, нас с другом тогда отпустили в увольнение. Мы строили радужные мечты, но едва вышли за ворота части, услышали из уличных репродукторов тревожную речь наркома Молотова – война! Мирные планы рухнули в одночасье.
На фронте обычное место для гаубицы – позади пехотных частей, лишь взвод управления, где я служил, постоянно находится в самой гуще сражений. Вместе с пехотинцами мы всегда были на передовой и при этом тащили за собой два здоровенных ящика – питание и радиостанцию. Это настоящее чудо, что меня ни разу не ранило, хотя под обстрелами и бомбежками погибли сотни.
Осенью 1941-го поступило распоряжение нашей части перебазироваться к Манчжурской границе. К тому времени отношения между СССР и Японией серьезно накалились. Но открыто ввязываться в войну японцы все же боялись. В полной боевой готовности мы ждали команды к отъезду. Не дождались… Когда немцы вплотную подошли к Москве, нас перебросили на ее защиту. До столицы ехали в плотно набитых товарных вагонах. О комфорте не думали, быстрее бы вступить с немцами в сражение. Хотя, если честно, наравне с желанием проявить себя геройски был и сильный мандраж.
Под Малоярославцем и Серпуховом состоялось мое боевое крещение. Боя я не запомнил, он прошел как в лихорадке – все выло, стреляло, взрывалось, я постоянно менял дислокацию, перетаскивая за собой рацию. Затем нас переправили в Москву. Помню, как шел наш артиллерийский полк по Варшавскому шоссе, а дорога вся в воронках от снарядов. Вдруг рядом с нами взрывается бомба. Мы все разом грохаемся на землю. Как оказалось, дали залп катюши, которых мы прежде никогда не видели.
Отчетливо вспоминаю момент контр-наступления под Москвой. Произошло это в ночь на 6 декабря. Одновременно начали стрелять тысячи орудий. Часа два мы обрабатывали позиции немцев. Потом минутная тишина и атака – наши танки, самолеты, пехота пошли вперед, а вместе со всеми и наш взвод управления. Ожесточение подмосковных боев трудно передать словами. Враг всеми силами пытался закрепиться на дальних подступах к столице. Но нас уже нельзя было остановить, мы наступали. Я участвовал в освобождении Боровска, Балабанова, Калуги, Медыни, Малоярославца, других городов.
Под Балабаново, Калужской области, меня спасла от взрыва бомбы огромная береза. Авиаснаряд разорвался недалеко от места, где дислоцировалось наше подразделение. По какому-то случайному совпадению я стоял около дерева. Меня отбросило в сторону. Когда очнулся, чувствую, что ни руками ни ногами пошевелить не могу. Ну, думаю, теперь я обрубок тела. Но потихоньку руки-ноги ожили. Как оказалось, они затекли из-за того, что меня придавило к земле березой. Я постепенно выбрался из-под дерева, гляжу: в ста метрах в округе все убиты. А сторона ствола, которая приняла на себя бомбовый удар, изрезана осколками в щепу.
Еще помню ожесточенные бои за деревню Жиздру Калужской области. Деревня с каменными домами была очень удобна для базирования солдат и техники. Перебив нашу пехоту, немцы отбили населенный пункт, но мы отстояли один дом. Зрелище, конечно, мы представляли ужасное, было много раненых. У нас взвод управления 10 человек и дивизион из нескольких орудий на окраине города. Гляжу в окно дома – едут три немецких танка. Один разворачивает пушку в нашу сторону. Я встал в проеме между окнами. Немец дал залп термитным снарядом. Он влетел в окно, но я не пострадал. Наш капитан сразу скомандовал: «За мной!» – и, выскочив на улицу, повел нас через огороды к пушкам. Немецкие танки мы «скосили» на раз. А к утру следующего дня к нам на подмогу подошла пехота.
Зимой 1941–1942 годов шли тяжелые бои подо Ржевом. Тогда, пытаясь прорвать ключевые точки вражеской обороны, погибло более миллиона наших солдат. Мы бились за село Погорелое Городище. Это было бесконечное сражение. Казалось, все силы кончились, но раз за разом мы шли и шли в атаку.
Осенью 1943-го мы освобождали Орел. На Орловщине хлеба в тот год уродились хорошие, высокие. Мы помогали местным жителям убирать жито и вязать снопы. Эти поля нас несколько раз спасали. Отбитый у фашистов Орел производил ужасное впечатление. В городе не осталось ни одного целого дома. Однако сражение было выиграно важное. Мы разрушили немецкие планы по созданию плацдарма для удара в восточном направлении. Кстати, первый салют во время войны был дан в честь освобождения Орла.
Участвовал я и в сражениях на Курской дуге, которые сыграли в одну из ключевых ролей в Великой Отечественной. Тогда я глох от многочасовой артподготовки, воя самолетов и визга танковых гусениц, которые в моих наушниках сливались в сплошной гул. После курских боев произошел качественный перелом в сражениях. Мы стали наступать быстрым темпом, иногда умудряясь проходить по 50 километров в день.
В Белоруссии я участвовал в освобождении Гомеля и Ковеля. Сражался за Польшу. Но это все были скорые марши.
При штурме Зееловских высот мне одному из первых удалось увидеть последствия от примененного немцами жуткого оружия – снаряда «Фау». Этим разрывом одна из наших батарей была стерта с лица земли в мгновение ока.
Жестокие бои шли в Берлине, где немцы без большой крови не сдавали ни пяди земли. А корректировать огонь артиллерии в условиях города, когда противники в двух шагах друг от друга, безумно сложно.
В полку я, наверное, был единственным, кто ни разу за всю войну не убил ни одного фашистского солдата. Но в Берлине пришлось. На четвертом этаже одного из зданий недалеко от Рейхстага засел немец и хладнокровно расстреливал фаустпатронами наши танки. Командир разведчиков отдал нам приказ срочно ликвидировать фашиста. Мы вбежали на этаж, а немца и след простыл. В комнатах пусто. Заметили на кровати здоровую кучу тряпья и на всякий случай разворошили ее. А фашист в ней спрятался вместе со своим оружием.
Ну а 2 мая в семь утра командующий обороной Берлина генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг подписал приказ о капитуляции. Весть о мире я услышал первым в полку по рации.
