«Фонтан как символ насаждаемого «сверху» благоустройства»
— Чем профессия урбанист принципиально отличается от профессии архитектор? Почему сегодня все вдруг заговорили об урбанистике?
Глеб Витков: Урбанист – это общее название разных профессий, которые связаны с городским развитием. Урбанистом можно назвать как профессионального социолога, экономиста, архитектора, так и любого блогера, который интересуется жизнью города. Мы, скорее, городские планировщики.
— А как это в мире устроено? Хочется понять, что такое развитие общественных пространств в реальности, а не в теории.
Егор Коробейников: Я недавно ездил в Берлин, встречался там с лидерами проектов временного использования участков земли или пустующих зданий на условиях оплаты коммунальных платежей. Скажем, у муниципалитета есть планы через 10 лет построить на участке здание для министерства образования. А все это время земля пустует. Вот на таких участках городские сообщества развивают самые разные проекты. Это может быть пляж с ночным клубом или поле для гольфа, которое зимой используют для лыжных прогулок. Есть временные арт-галереи, бары, кинотеатры, даже фермы прямо в центре города, куда вы можете прийти вместе с маленькими детьми.
— Это все бизнес-проекты?
Е.К.: Есть и те, что являются бизнесом, но это бизнес без сверхприбыли. Некоторые проекты реализуются по модели ассоциаций. Скажем, на проект городского огорода люди ежегодно платят взносы. На эти взносы организаторы закупают семена, удобрения и так далее, а человек, заплативший взнос, получает урожай. А также имеет свою грядку, на которой он может посадить какой-нибудь овощ или фрукт. Примерно так.
— Неужели в Москве еще остались такие свободные пространства? Мне кажется, места для лишнего дерева или куста уже нет.
Г.В.: О, это большая иллюзия! В Москве огромное количество пустующих территорий. В том числе бывших промзон, откуда либо уже выведено производство, либо остановлено. Самый яркий пример – территория ЗИЛа. Там полно мест, которые можно использовать, но долгие годы вся эта территория обнесена глухим забором. Большая перестройка начнется здесь не завтра, а землю и цеха уже сейчас можно было бы постепенно открывать. Может, не всю, какими-то фрагментами.
— В чем проблема тогда? Это нельзя было сделать без Совета при мэре?
Г.В.: У нас в стране на любую инициативу требуется куча бесконечных бумажек и разрешений. Промзоны вообще довольно сложные территории. Пока разберешься, кто там собственник да как на него выйти. В международной практике это обычно целевые программы. Когда город знает, что у него неэффективно используется земля – а это экономически невыгодно и социально вредно, – он стремится активировать эти площадки, запускает социально-культурные программы. Это не значит, что город берет на себя обязательство провести столько-то культурно-массовых мероприятий, он применяет внятную политику: говорит, на эту территорию приходите, пожалуйста, и делайте здесь красиво и полезно. Конечно, с учетом режима безопасности и других ограничений. Главное, что соблюдается принцип общественного пространства, где каждый может предложить идеи по его использованию. Разумеется, для этого Совет как таковой не требуется, подобные решения могли бы принимать и муниципалитеты, а будь у них деньги – еще и формировать сами подобные программы поддержки, создавать специальные фонды. Но в наших условиях гиперцентрализированной системы Совет дает возможность донести «наверх» подобные идеи.
— Я знаю, у вас есть интересный опытный проект по обустройству большого двора в Тропарево-Никулине, где проживает около трех тысяч жителей. Почему именно этот двор был выбран и что вы там предлагаете сделать?
Е.К.: Проект в Тропарево-Никулине – не первый наш проект. До этого мы делали двор в Митине, в Печатниках. Скорее, это продолжение нашего большого эксперимента по изменению подходов к проектированию и обустройству дворовых пространств в Москве. Все начинается с исследования, когда еще нет никакого готового проекта. Нам надо понять, что за люди живут в этом дворе, как они между собой взаимодействуют, как пользуются этим двором? А если не пользуются, то почему. Двор в Тропарево-Никулине был предложен местным муниципальным депутатом и инициативными жителями самого двора. Наверное, можно сказать, что двор выбрал нас.
— А этот двор уже обжит? Он не пустой?
Е.К.: Нет. Двор был построен еще в 1980-х годах. Там есть спортивная и игровая площадки, зелень какая-то, фонтан. Нас этот двор заинтересовал тем, что, с одной стороны, у него очень интересная форма, а с другой – вполне адекватный руководитель ЖСК, готовый к экспериментам такого рода. Для начала мы провели анкетирование жителей. Заходили буквально в каждую квартиру. Но лишь 200 человек из трех тысяч захотели активно с нами контактировать. Мы стали составлять списки, что им нравится во дворе и что – нет. Люди высказывали разные точки зрения, и только один объект во дворе активно не нравился всем – фонтан, который был построен в прошлом году в рамках благоустройства.
— И за что жители его так невзлюбили?
Е.К.: Эстетически раздражает, некрасивый, работает плохо, зимой забит досками. По сути, это символ насаждаемого «сверху» благоустройства.
— Ну так убрали бы – их же двор.
Е.К.: Не могут они его убрать, он теперь на балансе у управы стоит. Жители жалобы пишут…
... а в ответ – заткните фонтан?
— Е.К: Примерно. В общем, после того как мы обработали все пожелания жителей, мы предложили три концепции организации двора. Надо было обсудить эти варианты с жителями. На встречу мы их заманивали как могли: развешивали объявления, звонили, писали электронные письма – в итоге пришло на собрание 12 человек. Выбрали мы с ними один из вариантов за основу и вывесили этот проект на нашем сайте (Егор Коробейников – редактор портала о развитии городов urbanurban.ru. – «МП»). На сайт стали заходить и другие жильцы, оставлять комментарии и пожелания.
— Я тоже зашла на ваш сайт. Одни жители предлагают там концерты проводить, другим главное, чтобы под окнами было тихо. Возможно ли в принципе объединить интересы пенсионеров, молодых семей с детьми, подростков?
Г.В.: Конечно, трудно. Мы в этой истории выступаем, скорее, как модераторы, пытаемся помочь людям договориться. В принципе здесь поднимается гораздо более серьезный вопрос: должны ли три тысячи жителей договариваться об общем дворе, должен ли быть двор таким гигантским, когда он начинает спорить по масштабу с городским неплохим сквером. То есть тут есть ряд противоречий, заложенных в самой структуре. Но надо договариваться, а из проблемы делать выводы на будущее. У нас же по-прежнему продолжается строительство микрорайонов и панельных многоэтажек, развивая этот порочный круг. Для двора жилого дома, конечно, надо искать камерные варианты – не футбольный стадион размещать, а, как мы, к примеру, предложили, столы для пинг-понга. «Вечером будут по голове стучать», – боятся пенсионеры. Это не проблема, можно договориться и после десяти вечера запирать эту площадку, а ключ доверить активному жителю, который вызовется за этим следить.
— Вы сказали, что лишь 200 человек из трех тысяч жителей проявили интерес к будущему своего двора и всего 12 пришли на собрание. Но если подавляющему большинству настолько все равно, что происходит под их окнами, может, пусть живут со своим фонтаном и дальше?
Г.В.: Людям совсем не все равно. Да, многие инертны и не готовы активно участвовать в обсуждении, и скорее всего активных участников никогда не будет более 10%, но это должно определяться не стереотипом, а процессом.
Принцип принятия решений о развитии города сильно отстал от изменившихся запросов, не перестроился технологически и методически. Сегодня городом управляют чиновники. Решили – будет вам фонтан, и наслаждайтесь. Но современная городская политика – это результат обсуждения тех или иных проблем, результат коммуникации различных общественных групп.
— А в Совет по развитию общественных территорий вошли представители городских сообществ, активисты?
Г.В.: Нет. Совет изначально трактовался как консультационный, он состоит из специалистов различных профессий. Надеюсь, в самое ближайшее время будет принят регламент его работы, и мы начнем проговаривать все эти важные вызовы.
— Я изучила стенограмму первого заседания этого Совета, и меня немного насторожила идея осчастливить жителей центра – причем опять «сверху», без обсуждения с ними. Так, дворы, прилегающие к прогулочным и пешеходным зонам, которые сегодня активно развиваются, хотят сделать частью этих общественных пространств: камерные концерты там проводить, открытые библиотеки оборудовать, ресторанные дворики. Жители уже начали возмущаться, они боятся, что их недвижимость резко упадет в цене, когда дворы у них станут в прямом смысле слова проходными.
Г.В.: Об этом речь не идет. Их дворы просто имеют шанс на преобразование в первую очередь. Никто за жителей или, что чаще, собственников офисов и магазинов делать там ничего не будет. Обсуждалась лишь идея создать условия для подобных видов активности. Все зависит от того, найдется ли инициативный субъект, который захочет этим заниматься. А коммерческая стоимость такой недвижимости только возрастет, как можно судить по опыту того же Берлина. Но опять-таки, если жители не будут участвовать в обсуждении, то ничего хорошего не выйдет. В идеале как может быть? Чтобы жители были собственниками не только квартир, но и придомового двора. Чтобы именно они несли финансовую ответственность за эту территорию, а не город. Сегодня город распределяет финансирование на благоустройство территории, поэтому мы имеем то, что имеем. Реформа местного самоуправления в Москве только началась. Муниципальным депутатам лишь недавно расширили полномочия, но и это уже большой плюс.
— В общем, дайте людям больше свободы, они уже не маленькие?
Г.В.: Да. Но, конечно, желательно, чтобы люди понимали, зачем эта свобода нужна. Если государство видит себя в роли просветителя, заинтересованного в устойчивом развитии страны, оно не готовые решения должно предлагать – вот вам фонтан и будьте счастливы, – а стимулировать развитие общественных институтов.
