Михаила Романова на царство

Михаила Романова на царство

Михаила Романова на царство

1. Тайная свадьба императрицы

Одно из самых загадочных зданий, имеющих отношение к царствующему Дому Романовых, это дом № 26/1 на улице Покровка. Якобы здесь была тайная свадьба императрицы Елизаветы и графа Алексея Разумовского – ее возлюбленного. Тут же, в церкви Воскресения (словущего в Барашах) на Покровке, также тайно был отслужен молебен, после чего над ее куполом появилось изображение царской короны. Сам же дворец после венчания Елизавета подарила графу.

Сюда же при другой императрице, Екатерине Великой, прибыли к Алексею Орлову гонцы. Она хотела обвенчаться со своим фаворитом, Григорием Потёмкиным, и всячески искала прецедента. Императрица надеялась, что у Орлова сохранились соответствующие бумаги. Тот же, поняв, что от него нужно, назвал все это «суетным», вытащил откуда-то старый свиток в розовом атласном футляре, поцеловал его, перекрестился, бросил его в камин и сказал гонцам: «Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов».

Впрочем, все это – легенда. Зато следующие истории основаны на достоверных фактах.

2. Нескучный дворец

Разумеется, царскому дому принадлежало немало недвижимости в древней столице. Одним же из самых роскошных домов считался Нескучный дворец. Он был построен в 1756 году для знаменитого горнозаводчика П.А. Демидова, а в 1839 году его купил Николай I и сразу же переделал. По проекту архитектора Евграфа Тюрина был изменен основной корпус. Кроме того, к нему прибавили корпуса Фрейлинский, Кавалергардский и Кухонный, домики Летний, Охотничий и Ванный, а также манеж, конюшни и гауптвахту.

Здесь проходили самые роскошные в Первопрестольной торжества, на которые, разумеется, приглашались лишь самые блистательные представители дворянской знати. Ближе к XX веку сливки общества начали разбавляться и купечеством – новые времена требовали новых жизненных правил. После революции здесь разместился Музей мебели – тот самый, что в своем незабываемом романе «Двенадцать стульев» описывали Ильф и Петров: «Это были комнаты, обставленные павловским ампиром, красным деревом и карельской березой – мебелью строгой, чудесной и воинственной. Два квадратных шкафа, стеклянные дверцы которых были крест-накрест пересечены копьями, стояли против письменного стола. Стол был безбрежен. Сесть за него было все равно, что сесть за Театральную площадь, причем Большой театр с колоннадой и четверкой бронзовых коняг, волокущих Аполлона на премьеру «Красного мака», показался бы на столе чернильным прибором. Так, по крайней мере, чудилось Лизе, воспитываемой на морковке, как некий кролик. По углам стояли кресла с высокими спинками, верхушки которых были загнуты на манер бараньих рогов. Солнце лежало на персиковой обивке кресел.

В такое кресло хотелось сейчас же сесть, но сидеть на нем воспрещалось...

По левую руку от самого пола шли низенькие полукруглые окна. Сквозь них, под ногами, Лиза увидела огромный белый двухсветный зал с колоннами. В зале тоже стояла мебель и блуждали посетители. Лиза остановилась. Никогда еще она не видела зала у себя под ногами».

Мебелью экспозиция не ограничивалась. Здесь, помимо стульев и столов, были представлены кареты, экипажи, прочие предметы быта, конфискованные у так называемых «бывших людей». Но поскольку мебель все же представляла подавляющее большинство коллекции, именно в честь нее и назвали музей».

3. Подкачали «коронационные кружки»

Самым печальным местом, связанным в Москве с Домом Романовых, было, конечно, Ходынское поле. 18 мая 1896 года там были организованы народные гулянья в честь коронации Николая II. Поначалу ничего не предвещало трагической развязки. Владимир Гиляровский, побывав здесь накануне, писал в своем газетном репортаже: «Поле застроено. Всюду эстрады для песенников и оркестров, столбы с развешанными призами, начиная от пары сапог и кончая самоваром, ряд бараков с бочками для пива и меда для дарового угощения, карусели, наскоро выстроенный огромный дощатый театр под управлением знаменитого М.В. Лентовского и актера Форкатия и, наконец, главный соблазн – сотни свеженьких деревянных будочек, разбросанных линиями и углами, откуда предполагалась раздача узелков с колбасой, пряниками, орехами, пирогов с мясом и дичью и коронационных кружек».

Казалось бы, радоваться, да и только.

Подкачали те самые «коронационные кружки». Слухи о том, что на Ходынке будут раздавать «подарки», облетели весь город и даже отдаленные его окрестности. Еще накануне вечером люди собрались на поле – ожидать начала торжества. Настроение было праздничным: «Поле было все полно народом, гулявшим, сидевшим на траве семейными группами, закусывая и выпивая. Ходили мороженщики, разносчики со сластями, с квасом, с лимонной водой в кувшинах. Ближе к кладбищу стояли телеги с поднятыми оглоблями и кормящейся лошадью – это подгородные гости. Шум, говор, песни. Веселье вовсю».

Но в какой-то момент все пошло по иному сценарию. Владимир Алексеевич писал: «Вдруг загудело. Сначала вдали, потом кругом меня. Сразу как-то... Визг, вопли, стоны. И все, кто мирно лежал и сидел на земле, испуганно вскочили на ноги и рванулись к противоположному краю рва, где над обрывом белели будки, крыши которых я только и видел за мельтешащимися головами. Я не бросился за народом, упирался и шел прочь от будок, к стороне скачек, навстречу безумной толпе, хлынувшей за сорвавшимися с мест в стремлении за кружками. Толкотня, давка, вой. Почти невозможно было держаться против толпы. А там впереди, около будок, по ту сторону рва, вой ужаса: к глиняной вертикальной стене обрыва, выше роста человека, прижали тех, кто первым устремился к будкам. Прижали, а толпа сзади все плотнее и плотнее набивала ров, который образовал сплошную, спрессованную массу воющих людей. Кое-где выталкивали наверх детей, и они ползли по головам и плечам народа на простор. Остальные были неподвижны: колыхались все вместе, отдельных движений нет. Иного вдруг поднимет толпой, плечи видно, значит, ноги его на весу, не чуют земли... Вот она, смерть неминучая! И какая!..

Рассвело. Синие, потные лица, глаза умирающие, открытые рты ловят воздух, вдали гул, а около нас ни звука. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы.

Впереди что-то страшно загомонило, что-то затрещало. Я увидал только крыши будок, вдруг одна куда-то исчезла, с другой запрыгали белые доски навеса. Страшный рев вдали: «Дают!.. давай!.. дают!..» – и опять повторяется: «Ой, убили, ой, смерть пришла!..»

Собственно говоря, Гиляровского спасло то, что он где-то забыл свою любимую табакерку и за считанные минуты до кульминации выбрался из гущи толпы, чтобы ее искать.

Это была одна из крупнейших московских трагедий. Не только Гиляровский – множество других писателей воспользовалось этим «материалом» в своей профессиональной деятельности. Федор Сологуб, к примеру, написал повесть под названием «В толпе»: «Было тесно и душно, хотелось выбраться из толпы, на простор, вздохнуть всей грудью. Но не могли выбраться. Запутались в толпе, темной и безликой. Уже нельзя было выбирать дорогу, повернуть по воле туда или сюда. Приходилось двигаться вместе с толпой – и тяжки, и медленны были движения толпы».

По официальным данным, в давке погибли 1389 человек. По сведениям прессы, от 4 до 5 тысяч. Дабы не омрачать торжества коронации, траур не объявляли.

4. Памятник, убранный Лениным

Еще один трагичный памятник, связанный с Домом Романовых, располагался в Кремле – на том месте, где террорист Каляев убил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Это произошло 17 февраля 1905 года. А через три года на том месте был поставлен памятник с крестом и надписью: «Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят». Идея памятника принадлежала вдове Сергея Александровича, великой княгине Елизавете Федоровне – таким образом она как бы прощала убийц своего мужа и молилась перед Господом за отпущение их грехов. Средства же на памятник были пожертвованы офицерами 5-го Киевского гренадерского полка, шефом которого при жизни был великий князь.

Один из дореволюционных путеводителей писал о памятнике: «Никто не пройдет через Кремль без того, чтобы не подойти к маленькой ограде и не сотворить молитвы: «Упокой, Господи, душу раба твоего Сергия». Памятник, эскиз которого создал знаменитый художник Виктор Михайлович Васнецов, действительно был одной из самых почитаемых московских святынь.

А в 1918 году крест уничтожили. Обстоятельства его демонтажа были довольно любопытными. Их описывал тогдашний комендант Кремля П.Д. Мальков: «Наступило 1 мая 1918 года. Члены ВЦИК, сотрудники ВЦИК и Совнаркома собрались к 9.30 утра в Кремле, перед зданием Судебных установлений.

Вышел Владимир Ильич. Он был весел, шутил, смеялся. Когда я подошел, Ильич приветливо поздоровался со мной, поздравил с праздником, а потом шутливо погрозил пальцем:

– Хорошо, батенька, все хорошо, а вот это безобразие так и не убрали. Это уж нехорошо, – и указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича.

Я сокрушенно вздохнул.

– Правильно, – говорю, – Владимир Ильич, не убрал. Не успел, рабочих рук не хватило.

– Ишь ты, нашел причину! Так, говорите, рабочих рук не хватает? Ну, для этого дела рабочие руки найдутся хоть сейчас. Как, товарищи? – обратился Владимир Ильич к окружающим.

Со всех сторон его поддержали дружные голоса.

– Видите? А вы говорите, рабочих рук нет. Ну-ка, пока есть время до демонстрации, тащите веревки.

Я мигом сбегал в комендатуру и принес веревки. Владимир Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон.

– А ну, дружно! – задорно скомандовал Ленин. Свердлов, Аванесов, Смидович и другие члены ВЦИК и Совнаркома и сотрудники немногочисленного правительственного аппарата впряглись в веревки, налегли, дернули – и памятник рухнул на булыжник.

– Долой его с глаз, на свалку! – продолжал распоряжаться Владимир Ильич.

Десятки рук подхватили веревки, и памятник загремел по булыжнику к Тайницкому саду».

В конце 1990-х годов шли разговоры о восстановлении креста, но дальше разговоров дело не продвинулось.

5. Обитель, ставшая военным лазаретом

После гибели Сергея Александровича его вдова Елизавета Федоровна Романова основала на московской улице Ордынке Марфо-Мариинскую обитель. К работе над этим монастырем были привлечены Щусев, Корин и Нестеров. Впрочем, монастырем его можно было назвать лишь условно. Дело в том, что сестры, поступающие туда, не рвали окончательно с мирской жизнью. Они не принимали постриг, а лишь уходили от суеты на некое определенное время и во имя Господа ухаживали за больными. Ездили в том числе по тюрьмам, не гнушались и притонов. С началом Первой мировой войны обитель перепрофилировалась в военный лазарет.

Иван Бунин писал о ней в «Чистом понедельнике»: «Только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер, – уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот».

В советское время здесь располагались реставрационные мастерские.

Теги: #