«Боялась, что раненые бойцы убегут обратно на фронт»
Экзамены экстерном
Конечно, жизнь наша мгновенно изменилась. Студентов отправили с практики обратно в университет, предложили сдать экзамены экстерном. В Саратове тогда было спокойно, о боях местные жители узнавали лишь из сводок с фронта. Что такое война, я осознала, когда приехала на курсы повышения квалификации в Москву. Стоял февраль 1942 года. В столице очень мало было машин, троллейбусов. Иногда вне всякого расписания появлялся трамвай, собиравший случайных прохожих. На улицах – баррикады, витрины магазинов заложены мешками с песком, грозные «ежи», стекла во всех домах были заклеены крест-накрест полосками бумаги. Многие из нас написали заявления в военкомат: «Прошу направить на фронт». Энтузиазм был огромный.
Меня определили в сортировочный эвакуационный госпиталь (СЭГ) № 290 Западного и 3-го Белорусского фронтов. В 1941 году это медицинское учреждение было сформировано недалеко от Вязьмы, а после располагалось в здании Главного военного клинического госпиталя имени Николая Бурденко. Первое, что увидела: госпиталь был забит ранеными. Работа кипела и днем, и ночью. Врачи с ног валились от усталости, но никто не покидал свой пост. Мне запомнился один из таких дней. Под утро привезли раненого. Сестра заканчивает наложение повязок. Я записываю результат осмотра, но пальцы не держат ручку, голова склоняется к столу. И вдруг слышу голос бойца: «Доктор, вы прилягте, поспите хотя бы пять-десять минут».
Было ли мне страшно? Я всегда пыталась держать себя в руках и не подавала виду. Вам может показаться это смешным. Но в самые тяжелые минуты я вспоминала Пашку Корчагина, героя повести Николая Островского. Нас бомбят, а я думаю: «Пашка бы не струсил…»
Госпиталь в лесу
Чего по-настоящему боялась? Боялась, что раненые убегут обратно на фронт. Мне, так и не состоявшему детскому врачу, приходилось и оперировать. Война – это в основном хирургия. У каждого врача был учебник военно-полевой хирургии, и всякую свободную минуту мы учились.
В марте 1943 года СЭГ-290 было решено вернуть под Вязьму. Нас привезли на станцию Пыжовка, в 12 километрах от города, и выбросили прямо в снег со всем медицинским оборудованием: рентгеновскими аппаратами, операционными столами, утками. До этого здесь располагалась воинская часть, от которой нам в «наследство» достались обледеневшие землянки. Мы выдалбливали лед и обустраивали свои временные пристанища. На строительство госпиталя отводился короткий промежуток затишья в боевых действиях. Вместе с легкоранеными бойцами пилили деревья, прокладывали подъездные пути, проводили в землянки свет и воду. Спустя три месяца в лесу вырос настоящий медицинский лагерь. Словом, были созданы все условия для того, чтобы не только осматривать раненых, но и оперировать их. После медики из союзных войск – американцы, англичане, канадцы – специально приезжали посмотреть на наш госпиталь, построенный в лесу.
Конечно, не обходилось без потерь. Хотя мы делали все, что могли. Донорской крови переливали тонны. Привозили нам кровь из тыла, но и персонал часто сдавал свою. Входишь в ужасно длинную землянку, наполненную ранеными, искалеченными людьми, и видишь: почти возле каждого стоит капельница.
Война войной, а жизнь продолжалась. У некоторых девушек-коллег на моих глазах складывалось настоящее женское счастье. Как-то в госпиталь привезли тяжелораненого, которому требовалось переливание крови. Наша медсестра Дуся Ершова стала его донором и тем самым спасла солдата от смерти. Спустя несколько месяцев главный врач госпиталя получил от него письмо с фронта: «Скажите, как зовут девушку, которая меня спасла? Я не могу спокойно жить, зная, что в моих жилах течет ее кровь!» Всю войну они переписывались, а потом поженились.
Победа в Кенигсберге
Но фронт не стоял на месте. Путь личного состава СЭГ-290 лежал на Запад. В память запала встреча с летчиками-французами эскадрильи «Нормандия–Неман». Это было в Каунасе. Французы приехали к нам в начале января. Число не могу назвать, но помню, что в столовой еще стояла нарядная новогодняя елка. Они должны были переночевать у нас, а затем отправиться в Москву на встречу с генералом Шарлем де Голлем. Им выделили отдельную палату. Тогда я работала в этом отделении. Начальник госпиталя полковник медицинской службы Вильям Ефимович Гиллер устроил для гостей торжественный ужин с участием сотрудников госпиталя. Я, врач-ординатор, в этот день дежурила в отделении. Мне поручили проводить гостей на отдых. Входим в палату. Неожиданно на наших глазах ломается водопроводный кран в раковине. Вода забила фонтаном. Кто-то побежал за дежурным слесарем. И вдруг один из французских летчиков снял китель, закатал рукава своей красивой белой рубашки и подошел к раковине. Он быстро что-то сделал с краном, и вода перестала течь. Палату привели в порядок, и гости расположились на отдых. Рано утром они улетели в Москву.
Победные залпы салюта я услышала вблизи Кенигсберга, в городе Тапиау (Гвардейск). В ночь на 9 мая 1945 года на улицах города поднялся шум, люди кричали: «Ура, победа!» Стреляли в воздух, радовались. Я работала тогда с полковником Иосифом Замчуком, уже пожилым человеком, или он мне тогда таким казался. Мне было лишь двадцать пять лет. В первый день победы я у него спросила: «Война закончилась. Что мне теперь делать, Иосиф Ионович?» Он ответил: «Анечка, вам надо в первую очередь выйти замуж». Со своим будущим мужем я познакомилась в Бобруйске, куда перевели наш госпиталь после окончания войны.
После войны я работала ЦСУ СССР врачом-статистиком. Считала, что нужно больше времени посвящать семье. А сейчас вот на пенсии занимаюсь общественной работой. Дома стараюсь не засиживаться. Раньше – чаще, а теперь – реже бываю в школах, рассказываю детям о нашем фронтовом госпитале, о ситуациях, в которые он попадал, о моих подругах, отвечаю на вопросы ребят. Я говорю им: «Мы, побывавшие на фронте, а теперь – ветераны, мечтаем об одном: чтобы не было войны, чтобы молодому поколению России не пришлось воевать. Мы готовы пережить все трудности, пусть чего-то не будет хватать, это все чепуха. Самое страшное – это война!»
