Символы тирании

1. Дом на Лубянке

Одним из главных символов государственной тирании по сей день считают дом на излучине улиц Большая Лубянка и Мясницкая. Причиной послужило то, что здесь еще во времена Петра Великого находилась Тайная канцелярия, а при Екатерине Великой – опять же Тайная экспедиция. В сознании многих москвичей логическим продолжением этих традиций сделалась «чрезвычайка», расположившаяся здесь после революции. Однако это не так. Уже при Александре I силовые структуры на Лубянке были ликвидированы, а на их месте ближе к концу позапрошлого столетия возникли меблированные комнаты Н.С. Мосолова. Их описывал Владимир Гиляровский: «В первый раз я побывал в них в 1881 году у актера А.Д. Казакова.

– Тут все наши, тамбовские! – сказал он…

Номера все были месячные, занятые постоянными жильцами. Среди них, пока не вымерли, жили тамбовские помещики (Мосолов сам был из их числа), еще в семидесятых годах приехавшие в Москву доживать свой век на остатки выкупных, полученных за «освобожденных» крестьян».

Гиляровский был обескуражен, увидев чудом сохранившийся в центре Москвы старинный жизненный уклад: «Оригинальные меблирашки! Узенькие, вроде тоннеля, коридорчики со специфическим «нумерным» запахом. Коридорные беспрерывно неслышными шагами бегали с плохо лужеными и нечищеными самоварами в облаках пара, с угаром, в номера и обратно... В неслышной благодаря требованию хозяина мягкой обуви, в их своеобразной лакейской ловкости движений еще чувствовался пережиток типичных, растленных нравственно и физически, но по лакейской части весьма работоспособных, верных холопов прежней помещичьей дворни.

Действительно, в 1881 году еще оставались вывезенные из тамбовских усадеб крепостные. В те годы население «меблирашек» являлось не чем иным, как умирающей в городской обстановке помещичьей степной усадьбой. Через несколько лет они вымерли – сначала прислуга, бывшая крепостная, а потом и бывшие помещики. Дольше других держалась тамбовская коннозаводчица Языкова, умершая в этих номерах в глубокой старости, окруженная любимыми собачками и двумя верными барыне дворовыми девками – тоже старухами... Жил здесь отставной кавалерийский полковник, целые дни лежавший на диване с трубкой и рассылавший просительные письма своим старым друзьям, которые время от времени платили за его квартиру».

А типичный номер был устроен так: «Номер состоял из трех высоких комнат с большими окнами, выходящими на площадь. На полу лежал огромный мягкий ковер персидского рисунка, какие в те времена ткали крепостные искусницы. Вся мебель – красного дерева с бронзой, такие же трюмо в стиле рококо; стол красного дерева с двумя башнями по сторонам, с разными ящиками и ящичками, а перед ним вольтеровс кое кресло. В простенке между окнами – драгоценные инкрустированные «були» и огромные английские часы с басовым боем... На стенах – наверху портреты предков, а под ними акварели из охотничьей жизни, фотографии, и все в рамках красного дерева... На камине дорогие бронзовые канделябры со свечами, а между ними часы – смесь фарфора и бронзы.

В спальне – огромная, тоже красного дерева, кровать, над ней ковер с охотничьим рогом, арапниками, кинжалами и портретами борзых собак. Напротив – турецкий диван; над ним масляный портрет какой-то очень красивой амазонки и опять фотографии и гравюры. Рядом с портретом Александра II в серой визитке, с собакой у ног – фотография Герцена и Огарева, по другую сторону – принцесса Дагмара с собачкой на руках и Гарибальди в круглой шапочке».

А тамбовские актеры, составлявшие приличную часть населения этих «меблирашек», тешили друг друга милыми экспромтами:

– А мерзавец Прошка где?

– На нем черти воду возят...

– А!

– Ванька малый! Принеси-ка полштофа водки алой!

– А где ее взять, барин?

– Ах ты, татарин! Возьми в поставе!

– Черт там про тебя ее поставил...

– А шампанское какое у нас есть?

– А которым ворота запирают!

– Что ты сказал? Плохо слышу!

– Что сказал – кобель языком слизал!

– Ванька малый, ты малый бывалый, нет ли для меня у тебя невесты на примете?

– Есть лучше всех на свете, красавица, полпуда навоза на ней таскается. Как поклонится – фунт отломится, как павой пройдет – два нарастет... Одна нога хромая, на один глаз косая, малость конопатая, да зато бо-ога-атая!

– Ну, это не беда, давай ее сюда... А приданое какое?

– Имение большое, не виден конец, а посередке дворец – два кола вбито, бороной покрыто, добра полны амбары, заморские товары, чего-чего нет, харчей запасы невпроед: сорок кадушек соленых лягушек, сорок амбаров сухих тараканов, рогатой скотины – петух да курица, а медной посуды – крест да пуговица. А рожь какая – от колоса до колоса не слыхать бабьего голоса!

В 1898 году здесь по проекту архитектора А. Иванова выстроили один из доходных домов страхового общества «Россия». Ну а дальнейшую историю этого места знает каждый.

2. «Обшить медведно»

Самым суровым из российских государей принято считать Ивана Грозного. При этом страшные традиции его правления зарождались севернее города Москвы, в нынешнем Александрове. До 1564 года это была всего лишь заурядная великокняжеская слобода. Но в один прекрасный день царь Иван Грозный отдает распоряжение о смене места дислокации. Царский двор переезжает сюда из Кремля. Переезжает капитально: прихватив всю казну, важную государеву документацию, практически весь царский гардероб, немало дорогой церковной утвари из храмов города Москвы. Одно только конное войско, переехавшее в Александровскую слободу, насчитывало 40 тыс. бойцов и размещалось на 4 тыс. санях.

Александровская слобода становится, по сути, столицей государства. Если бы не это обстоятельство, вероятно, города бы не было вообще. А так задолго до придания официального статуса слободу начали называть одним лишь словом – «город», все понимали, о чем идет речь.

К этому моменту разум государя пришел в бедственное состояние. Он оборудовал своего рода шутовской монастырь. Сам объявил себя игуменом, а приближенных – иноками. Вставала братия чуть свет, утро проводила в яростных молитвах, затем трапеза с большим количеством вина, потом снова молитвы и снова трапеза… И понеслась душа в рай. До самого позднего вечера – пьяные оргии и прочие, отнюдь не красящие самозваного игумена, поступки.

Здесь же зародилась знаменитая опричнина – личное войско царя. Вся Россия разделилась на две части – опричнину и земщину. Опричников заставили принять присягу – вовсе не общаться с «земскими». Им выдали знаки отличия: по метле и по собачьей голове. Первое – чтобы выметать крамолу, а второе – чтобы ее же выгрызать.

Избранные дворяне, призванные стать царскими телохранителями, сделались разбойниками. Они без труда находили крамолу (чаще всего в зажиточных домах), «виновников» казнили, а имущество делили между собой. Для развлечения иной раз собирались в ватаги и отнимали товар у купцов на дорогах – покровительство Ивана обещало безнаказанность.

Впрочем, больше всего истязаний, пыток и расправ происходило прямо в городе. Одна из наиболее изысканных – «обшить медведно». Жертву помещали в шкуру только что убитого животного и выпускали свару псов, натасканных именно на медведя.

3. Сталинский сатрап

Множество злодеяний связывается с именем Сталина. Однако главным злодеем времени его правления принято считать Лаврентия Павловича Берию. Он проживал в доме на Малой Никитской, построенном для инженера Бакакина в 1910 году. Этот дом, без преувеличения, обходили стороной.

Берия был большой сладострастник. По преданию, он высматривал из толпы прохожих школьниц, приглянувшуюся ему девчушку отлавливали охранники и доставляли в покои злодея. Однако же Лаврентий Павлович не брезговал и дамами высшего света. Одна из них, актриса Татьяна Окуневская, писала в мемуарах, как Берия завез ее в свой особняк под благовидным предлогом ожидания начала кремлевского концерта: «Входим... Накрытый стол, на котором есть все, что только может прийти в голову. Я сжалась, сказала, что перед концертом не ем, а тем более не пью, он не стал настаивать, как все грузины, чуть не вливающие вино за пазуху. Он начал есть некрасиво, жадно, руками, пить, болтать, меня попросил только пригубить доставленное из Грузии «наилучшее из вин». Через некоторое время он встал и вышел в одну из дверей, не извиняясь, ничего не сказав. Могильная тишина, даже с Садового кольца не слышно ни звука...

Уже три часа ночи, уже два часа мы сидим за столом, я в концертном платье, боюсь его измять, сижу на кончике стула, он пьет вино, пьянеет, говорит пошлые комплименты...

Опять в который раз выходит из комнаты. Я знаю, что все «они» работают по ночам... На сей раз, явившись, объявляет, что заседание у «них» кончилось, но Иосиф так устал, что концерт отложил. Я встала, чтобы ехать домой. Он сказал, что теперь можно выпить, что если я не выпью этот бокал, он меня никуда не отпустит. Я стоя выпила. Он обнял меня за талию и подталкивает к двери, но не к той, в которую он выходил, и не к той, в которую мы вошли, и, противно сопя в ухо, тихо говорит, что поздно, что надо немного отдохнуть, что потом он меня отвезет домой. И все, и провал. Очнулась, тишина, никого вокруг, тихо открылась дверь, появилась женщина, молча открыла дверь в ванную комнату, молча проводила в комнату, в которой вчера был накрыт ужин, вплыл в сознание этот же стол, теперь накрытый для завтрака, часы, на них 10 часов утра, я уже должна сидеть на репетиции. Пошла, вышла, села в стоящую у подъезда машину, приехала домой, попросила Ядю уйти к себе, не подзывать к телефону, кто бы ни звонил, ко мне никому не входить.

Изнасилована… Случилось непоправимое, чувств нет, выхода нет, сутки веки не закрываются даже рукой».

Сколько у Берии было таких «побед», история не ведает.

4. К Варваре на расправу

Эта фраза нередко встречалась в старой, а точнее сказать, древней Москве. Имелась в виду церковь святой великомученицы Варвары, стоявшая в самом начале улицы Варварки и давшее той улице название. Храм был построен в 1514 году итальянским архитектором Алевизом Новым. Увы, в конце XVIII века этот архитектурный памятник был сломан, так как московский митрополит Платон счел церковь «нимало благолепию на таком особливом месте не соответствующей». То есть церковь ему не понравилось внешне, что было причиной достаточной.

От старой церкви сохранился подклет, а все остальное построено в 1801 году архитектором Родионом Казаковым, племянником знаменитого Матвея Казакова.

Фраза же «идти к Варваре на расправу» появилась потому, что рядом, еще в допетровской Москве, располагался Судебный приказ.

5. «Тюрлю-тю-тю»

Впрочем, в гораздо в большей степени процветала в Москве тирания домашняя. Вот, к примеру, как описывал П. Долгоруков личность князя А. Лобанова-Ростовского, генерал-майора, участника Шведской войны 1788–1790-х годов, проживавшего в доме № 43 на улице Мясницкой: «Князь Александр Иванович Лобанов, калмык по происхождению, приезжая в Ростов, останавливался на последней станции и требовал городничего встречать его у заставы города звоном колоколов. Поскольку он был внучатым племянником графа Панина, в то время министра иностранных дел и влиятельнейшего придворного, городничий не смел ослушаться и встречал его у городских ворот перезвоном колоколов. Князь Александр был известен своим ужасным характером: когда он бывал в плохом настроении, он ходил туда-сюда и напевал: «Тюрлю-тю-тю, шапо пуантю». И как только раздавалось это зловещее «тюрлю-тю-тю», все его домочадцы, прислуга, дети и женщины начинали трепетать».

Страшно даже и представить, что могло последовать за этим невинным французским шансоном.