«Губители карманов и сердец»

200 лет назад, в 1817 году, в ходе фундаментальной реконструкции и восстановления Москвы после знаменитого наполеоновского пожара, реку Неглинку (она же Неглинная) начали загонять в подземный коллектор, или, как тогда говорили, в трубу. Некогда полноводная река, у впадения которой в Москву-реку был основан наш город, к тому моменту сделалась болотистой, неряшливой и во всех отношениях антисанитарной. Город она отнюдь не украшала, а скрыть ее от глаз людских было решением пусть не единственным, но, в общем, верным. Сегодня о Неглинке даже памяти почти не осталось. Восполним же этот досадный пробел.

1 Бурная жизнь Марьиной Рощи

Некая неаккуратность этой речки кроется даже в ее названии. Оно произошло от старорусского слова «неглинок», то есть болотце. Правда, поначалу река выглядела более-менее презентабельно, но протяженной она никогда не была – всего лишь семь с половиной километров. А русло этой речки было расположено в историческом районе под названием Марьина Роща, чуть севернее нынешней Новосущевской улицы.
Эта местность издавна пользовалась противоречивой репутацией. С одной стороны, романтичная, а с другой – бандитская. Парадокс этот содержится даже в происхождении названия. По одной версии Марьина Роща получила свое имя в честь красавицы Марьи, невестки боярина Федора Кошки, владевшего здешними земельными угодьями. По другой, роща названа в честь иной Марьи – лихой атаманши, которая разбойничала тут вместе со своей многочисленной бандой в XVIII веке.
Именно здесь располагалось первое московское кладбище Лазаревское, расположенное за городской чертой. Оно было обустроено по указанию императрицы Елизаветы, которая, в свою очередь, цели преследовала самые корыстные. Елизавету Петровну, иной раз проезжающую по московским улицам, сильно нервировали многочисленные похоронные процессии. И в 1748 году появился высочайший указ: «В Москве и других городах мертвых человеческих телес, кроме знатных персон, внутри градов не погребать, а погребать их на монастырях и при приходских церквах вне градов».
Тогда-то и возникло Лазаревское кладбище, названное, как и здешняя церковь, в честь святого Лазаря, воскрешенного из мертвых Иисусом Христом.
Исследователь и певец московского некрополя Алексей Саладин писал об этой достопримечательности: «Спрятавшись от всякого шума за прочными стенами, кладбище покрылось буйной растительностью. Трава выше пояса – скрывает даже высокие гробницы, и к некоторым могилам можно подойти только с трудом, обжигаясь о крапиву. Вековые березы, липы и тополя, большие ветлы дают густую тень. Пни исчезнувших великанов в несколько обхватов, седой мох на стволах старых берез, полусумрак аллей – все это создает из старого «буйвища» своеобразный уголок, не лишенный привлекательности. Здесь так хорошо можно забыться от суетливой действительности и уйти в прошлое, когда кругом были не жалкие домишки столичной бедноты, но глухо шумела задумчивая Марьина роща, а в ее темно-зеленом сумраке пробиралась в удобные места охотничья свита Тишайшего царя».
Василий Жуковский даже сочинил рассказ «Марьина роща» – про прекрасную Марию, некогда здесь проживавшую. Зарисовку под таким же незамысловатым названием написал и Михаил Загоскин: «В большой роще гуляющих было немного; кое-где сидели отдельными группами семейства купцов и ремесленников. Одни пили чай на каменных могильных плитах, из которых многие совсем уже вросли в землю, другие курили трубки и беседовали за бутылкой кроновского пива. Эти мирные наслаждения добрых и трудолюбивых людей». И так далее.
Но репутация бандитская была сильнее романтичной. Писатель Михаил Пришвин, как-то здесь побывавший, был обескуражен:
«– Гражданин, – остановил я прохожего мрачного вида, – скажите мне, кто живет в этих жалких домиках?
– Фальшивомонетчики, – ответил мне гражданин и больше не стал со мной разговаривать».
А газеты то и дело сообщали: «Вчера на товарной станции Москва станционным сторожем обнаружен труп неизвестного задушенного. Покойному лет 30. По-видимому, он из интеллигентного класса. Полагают, что рваную одежду рабочего, в которой его нашли, надели на него после убийства. Следы на земле указывают, что труп был притащен на станцию из Марьиной рощи».
«Полиции удалось задержать в районе Марьиной рощи шайку конокрадов-цыган, давно занимавшихся своим промыслом и сплавлявших краденых лошадей в Тверскую губернию».
«В Марьиной роще похищены чугунные ворота весом 60 пудов».
«В Марьиной роще задержан каторжник Андрей Суслов с большим уголовным прошлым».
Жизнь, что называется, била ключом.

2 Антропова яма

Одна из современных достопримечательностей здешних мест – Антроповский сквер с маленьким прудиком посередине. Это бывшая Антропова яма, некогда соединенная с Неглинкой невысыхающим ручьем. Название ее пошло от фамилии дореволюционного арендатора, поначалу она состояла только из зарыбленных прудов и пустыря.
Об этом прудике ходили страшные легенды. Одну из них рассказывал поэт Алексей Дидуров, детство которого прошло в здешних местах: «До революции купец Антропов, как рассказывали мне старухи, вырыл пруд под плавучий ресторан и отправил-таки ресторацию по зерцалу вод, но посетители взялись, упившись, тонуть, и градоначальник приказал заведение закрыть – и закрыли. Купец Антропов, вгрохав в плавучий кабак все состояние и не окупив затрат, последним, как капитан с судна, идущего на дно, гордо шагнул в воду в запредельном подпитии и утопился на глазах пристава и рассчитанной по совести обслуги ресторана. С тех пор пруд получил у окрестного люда прозвание «Антропова яма».
Он же вспоминал о том, как очищали этот водоем. Как сотрудники милиции в высоких сапогах с баграми и носилками ходили по илистому дну и выкладывали на берег свои трофеи, в том числе огнестрельное оружие и человеческие черепа. «Трудились с утра до вечера. На следующий день берега, такие удобные для нашего вождения самодельных лодок и кораблей, ловли пиявок и купания, стали цементировать. Через неделю к пруду, окантованному по кругу уложенными брусками бетона, подъехала цистерна и два мужика по шлангу спустили в пруд мальков. Спустя два месяца на берегах плечом к плечу встали рыболовы».
Вот то немногое, что сохранилось от бассейна речки Неглинной на поверхности земли.

3 Гиляровский и коллектор

С этой рекой связаны и триумф, и закат репортерской славы Владимира Гиляровского. В 1884 году он в районе Цветного бульвара опускается на дно подземного коллектора и пишет весьма эффектный репортаж. Заголовок был придуман интригующий – «Полчаса в катакомбах».
«С каждым шагом вниз зловоние становилось все сильнее и сильнее. Становилось жутко. Наконец послышались шум воды и хлюпанье.
Я посмотрел наверх. Мне видны были только четырехугольник голубого, яркого неба и лицо рабочего, державшего лестницу.
Холодная, до костей пронизывающая сырость охватила меня. Наконец я спустился на последнюю ступеньку и, осторожно опуская ногу, почувствовал, как о носок сапога зашуршала струя воды».
Читатель, не приученный к подобным текстам, был до крайности взволнован.
«Кругом меня был мрак. Мрак непроницаемый, полнейшее отсутствие света. Я повертывал голову во все стороны, но глаз мой ничего не различал. Я задел обо что-то головой, поднял руку и нащупал мокрый, холодный, бородавчатый, покрытый слизью каменный свод и нервно отдернул руку».
С этого по большому счету не такого уж и рискованного приключения началась репортерская слава Владимира Алексеевича.
Идут десятилетия. Наступил 1926 год, Гиляровский решает тряхнуть стариной и вновь спуститься в коллектор. Что он и проделывает, а потом пишет заметку в «Вечерней Москве». Но и годы не те, и здоровье не то – Владимир Алексеевич тяжело простужается, у него развивается воспаление легких, болезнь дает тяжелые осложнения – на глаз и на уши. После этого события Владимир Алексеевич практически ничего не слышал, а воспалившийся глаз пришлось удалить.
Самое обидное, что заметка в «Вечерке» осталась никем не замеченной – страна в это время жила совершенно другими событиями, до погружения пожилого репортера в заурядное гидротехническое сооружение никому не было дела.

4 Мост, которого нет

С речкой Неглинной связан один из популярных московских топонимов – Кузнецкий Мост. Все очень просто – мост был перекинут именно через Неглинку, а название получил в честь слободы кузнецов, что располагалась здесь в древности.
Впрочем, в XIX веке название «Кузнецкий Мост» жило своей собственной жизнью. Мост, а точнее, улица, названная в честь него, сделалась именем нарицательным. Она была связана не с кузнецами, не с рекой, а с московской дольче вита. Именно здесь располагались модные лавочки французских бизнесменов.
Московский почтмейстер А.Я. Булгаков шутил: «Смешно, что будут говорить: пошел на Кузнецкий Мост, а его нет, как зеленой собаки!»
И правда, моста больше не было, зато было множество магазинов и магазинчиков, в которых москвичи, а особенно москвички, оставляли свои состояния. Петр Вяземский писал:
Кузнецкий Мост давно без кузниц,
Парижа пестрый уголок,
Где он вербует русских узниц,
Где собирает с них оброк.
Путеводитель 1826 года возмущался: «От самого начала сей улицы, то есть от Лубянки до Петровки, вы видите направо и налево сплошной ряд магазинов с различными товарами и большею частью с дамскими уборами… С раннего утра до позднего вечера видите вы здесь множество экипажей, и редкий какой из них поедет, не обоклав себя покупками. И за какую цену! Все втридорога, но для наших модниц это ничего: слово «куплено на Кузнецком Мосту» придает каждой вещи особенную ценность».
Александр Грибоедов иронизировал:
А все Кузнецкий Мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Москвичи прекрасно понимали всю бессмысленную расточительность здешних трат. Интеллигенция и вовсе относилась к здешним магазинам пренебрежительно. В частности, коллекционер и реставратор Илья Остроухов, выражая свое негативное отношение к свежепоставленному памятнику Скобелеву, писал: «Мне этот памятник напоминает те группы из серебра, которые часто выставляют в витринах Кузнецкого Моста по поводу разных полковых празднований, чествований».
Но желание следовать модам было сильнее, чем доводы разума.

5 Метаморфозы обелиска

В бывшем же устье Неглинной разбили Александровский сад. Он сразу же сделался излюбленным местом московских досугов. В саду прогуливались, сиживали на скамейках, посещали выставки, которых тут было немало. В частности, именно здесь в 1872 году устроили знаменитую Политехническую выставку, после которой было принято решение открыть в Москве Политехнический музей. В 1908 году здесь проходила Московская выставка, организованная Лигой обновления флота. Здесь же демонстрировали туристический вагон Хейла, прибывший специально из Америки.
«Александровский сад был как праздник. Нас редко водили в Александровский сад», – сокрушалась Анастасия Цветаева, сестра поэта Марины Цветаевой.
Ну и конечно же, здесь постоянно находилось место флирту. Саша Чёрный писал:
На скамейке в Александровском саду
Котелок склонился к шляпке с какаду:
«Значит, в десять? Меблированные «Русь»…»
Шляпка вздрогнула и пискнула: «Боюсь».
А в 1913 году в рамках грандиозных торжеств в честь 300-летия правления романовской династии здесь открыли обелиск. Газеты сообщали: «Вчера торжественно освящен и открыт Романовский обелиск, сооруженный на средства города в кремлевском Александровском саду в память 300-летия царствования дома Романовых… После богослужения состоялся парад войскам. Парадом командовал генерал-майор Хольмсен.
Командующий войсками П.А. Плеве провозгласил здравицу за Государя Императора. Войска ответили кликами «ура». Оркестр трижды исполнил гимн.
Затем П.А. Плеве провозгласил тост за процветание и благоденствие города Москвы, соорудившего славный памятник. «Ура Москве!» – произнес генерал, и в ответ на это раздалось могучее «ура» под звуки оркестрового туша.
После этого войска были пропущены церемониальным маршем».
Участники этого торжества, конечно, не подозревали, что пройдет всего несколько лет и император, здравицы которому столь верноподданнически провозглашались, будет убит на границе Европы и Азии, а с обелиска собьют царскую символику и поместят на нем фамилии революционно настроенных философов и публицистов.