«Появившись из ворот скособоченных»
20 июня 1932 года, 85 лет назад, родился поэт Роберт Иванович Рождественский. Это событие произошло в селе Косиха Западно-Сибирского края (ныне Алтайский край). Тем не менее вся его творческая биография напрямую связана с Москвой.
1 Великий Сталин в привокзальной башне
У Роберта Рождественского была нелегкая судьба. Трудности начались еще в детстве. Отец Роберта (кстати, названного в честь латышского революционера, члена «сталинской тройки» Роберта Эйхе) Станислав Никодимович Петкевич, сотрудник НКВД, ушел из семьи, когда мальчику исполнилось пять лет. В Великую Отечественную командовал саперным батальоном и погиб незадолго до окончания войны, в 1945 году, – по злой иронии судьбы не где-нибудь, а в Латвии.
Мать его, Вера Павловна Федорова, тоже была призвана на фронт, хотя и работала директором сельской школы. Но одновременно она получала высшее медицинское образование, а это обязывало. Роберт остается с бабушкой Надеждой Алексеевной, которая умирает в 1943 году. Мальчика берут в свою семью тетя и двоюродная сестра, а спустя год за ним приезжает мама, чтобы забрать с собой на фронт, – по возрасту Роберт вполне уже тянул на «сына полка».
Путь на запад из Омска, где жил будущий стихотворец, шел через Москву. Хотя почему будущий? Уже в июле 1941 года он опубликовал в «Омской правде» свое первое стихотворение под названием «С винтовкой мой папа уходит в поход…» – связь с покинувшим семью родителем у мальчика все-таки сохранялась. Так что к Москве подъезжает уже полноценный, печатающийся поэт.
Первое, что он видит в советской столице, – здание Казанского вокзала. Он знал, что в Москве есть Кремль, что у Кремля имеются башни и что в Кремле работает Великий Сталин. Паззл сложился молниеносно – Роберт сразу решил, что это и есть Московский Кремль, а Великий Сталин сидит именно здесь, в вокзальной башне, и работает.
Интересно, что увиденная юным стихотворцем башня и впрямь имеет самое прямое отношение к кремлю. Правда, к Казанскому, а не к Московскому. Когда в далеком 1913 году архитектор Алексей Викторович Щусев принимается за строительство нового здания бывшего Рязанского вокзала, уже год как переименованного в Казанский, он решает использовать в его оформлении тему столицы Казанской губернии. В частности, сторожевую (она же дозорная, она же часовая) башню Сююмбике тамошнего кремля. Вокзальная башня является ее практически точной копией – разве что изменены пропорции, к чему обязывал архитектурный контекст и авторское самолюбие.
Искусствоведы восхищались: «Часовая башня вокзала довольно точно воспроизводит ярусную башню Сююмбике в кремле Казани, что должно в начале пути символизировать его цель. Подобие пестрого сказочного городка скрывает за собой четкую функциональную организацию вокзала и озадачивающе чуждо ей. Нарядная праздничность архитектуры кажется нарочитой в соприкосновении с деловитой обыденностью вокзальной жизни».
Щусев увенчал эту башню стилизованным изображением дракона Зиланта, одним из символов Татарии, изображенным на ее древнем гербе. Именно под этим Зилантом воображение юного гостя Москвы и поместило Иосифа Виссарионовича со своей вечной трубкой.
2 Детский приемник
Пребывание в Москве, однако же, несколько затянулось. Еще по дороге, в медленно ползущем поезде, Вера Павловна изменила свое решение. Испугавшись за жизнь сына, она оставила его в Москве, в так называемом Даниловском детском приемнике, который после революции был обустроен в древнем Даниловском монастыре.
Монастырь и впрямь был очень древним – не намного моложе Москвы. Он был основан в 1282 году князем Московским Даниилом. Славилось кладбище этой обители. Исследователь московского некрополя А. Саладин так писал о нем: «Даниловский монастырь находится почти на берегу Москвы-реки, недалеко от Донского монастыря. Но кладбища этих смежных монастырей совершенно различны; тогда как Донской монастырь привлекал в свои стены всю знать Москвы, Даниловский почему-то оставался в тени… Кладбище Даниловского монастыря знаменито могилами славянофилов, это настоящий уголок, где представители славянофильства и люди, близкие им по духу, собрались в тесную семью. К ним присоединились некоторые представители ученого мира и, наконец, чем особенно дорого это кладбище, здесь находится могила Н.В. Гоголя».
Но тогдашним обитателям легендарных стен обители все это было безразлично. Один из современников писал в дневнике: «Был у Серпуховской заставы и решил пройти на кладбище Данилова монастыря, и что же? Когда боком пролез в главные ворота, то перед моим носом, как из земли, выросли два-три охранника. Двое из них в форме городовых. Один – в штатском. Все они – гепеушники. На площади, прежде благоустроенной, с цветочными клумбами, а теперь заваленной камнями и наво-
зом, копошилось около шестисот или более оборванных, до невозможности грязных детей в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Все это гоготало, кричало, неистовствовало и просило хлеба. Как грустно и дико было смотреть на эти сотни грязных беспризорных малышей, продукт народного бунта, или, как для красного словца теперь зовут, революции».
А вот воспоминания одного из воспитанников, Л. Муравника: «Меня отвели в помещение храма, в бывший правый придел. Там за перегородкой я увидел двухэтажные нары, на которых в это ночное время спало множество детей. Я сунул в рот завалявшуюся в кармане конфету, разделся и лег. Наутро вся моя одежда была украдена ворами-малолетками, которые хоть и жили отдельно, но ухитрялись проникать повсюду… За перегородкой помещалась столовая. Кормили сытно, в основном кашей с мясом. В алтаре вместо иконы висел большой портрет Ежова».
Несмотря на мясную диету, жизнь в бывшей обители была невыносимой. Тот же Муравник вспоминал о быте тамошних «воспитанников»: «У многих из них на нервной почве развился энурез, с которым никто из местных врачей и не думал бороться. Маленького узника выгоняли в любую погоду во двор вместе с его подмоченным матрацем и простынкой: «Сушись, поганец!» А на улице – холодно и страшно. И еще – стыдно перед сверстниками. Засмеют».
Роберт, однако же, выдержал все испытания с честью.
3 Брак родом из Литинститута
На войне Вера Павловна знакомится с офицером Иваном Рождественским. Крутится фронтовой роман, который в 1945 году заканчивается веселой свадьбой. Иван Иванович усыновляет стихотворца. Так в тринадцатилетнем возрасте Роберт Станиславович Петкевич становится Робертом Ивановичем Рождественским, приобретя таким образом фамилию, под которой ему суждено прославиться. А заодно и отчество.
Затем – бесконечные скитания, привычные всем детям из офицерских семей. Из гарнизона в гарнизон. Кенигсберг, Ленинград, Петрозаводск. Сплошь западные рубежи Страны Советов. В 1950 году Роберт Рождественский опять едет в Москву, уже один – поступать в Литературный институт. И проваливает экзамены. Принимает радикальное решение – навсегда завязать с литературой вообще и с поэзией в частности. Возвращается в Петрозаводск, к родителям, где его зачисляют – на сей раз все проходит успешно – на историко-филологическое отделение Петрозаводского университета. Но естество берет свое, и в следующем году Роберт все-таки поступает в столичный Литинститут. Его жизненный путь окончательно определяется.
И не только профессиональный путь. На занятиях студент Рождественский сходится с факультетской красавицей студенткой Киреевой. Юные литераторы играют свадьбу. Празднует весь факультет.
Рождественский ласково называл свою жену Аленой и посвящал ей лучшие свои стихи:
Знаешь
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела…
И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.
Алла Киреева, выбрав профессию литературного критика, прожила с Робертом Ивановичем 41 год, до самой его смерти. Стихотворение «Зимняя любовь» оказалось пророческим. Брак был счастливым, практически безоблачным – во многом благодаря тому, что в редких семейных конфликтах мудрая теща поэта всегда – прав он или не прав – поддерживала своего зятя.
4 И снова Щусев
Судьба связала Роберта Рождественского еще с одной постройкой Алексея Щусева. Дело в том, что в советское время каждый более-менее заметный поэт был обязан сочинить поэму про Ленина. Власти смотрели сквозь пальцы на вольнодумство трех поэтов – кроме Роберта Ивановича в эту троицу входили Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Тем не менее это правило, пусть и неписаное, распространялось и на них тоже.
Естественно, поэты так или иначе пытались и продемонстрировать свою любовь к Владимиру Ильичу, и, насколько это было возможно, от него отмежеваться. Слово «Ленин» отсутствовало во всех трех заголовках. Вознесенский написал поэму «Лонжюмо» – так называется французский город, в котором пролетарский вождь в 1911 году руководил партийной школой РСДРП. Поэма Евгения Евтушенко также носила название географическое и связанное с Лениным – «Казанский университет». А Роберт Рождественский назвал свою поэму «Двести десять шагов» – именно столько шагов делали участники Почетного караула, в советское время стоявшего у дверей Мавзолея.
В результате вышло одно из лучших произведений Роберта Ивановича. В частности, именно сюда входит знаменитое «Историческое отступление о крыльях»:
…Мужичонка-лиходей –
рожа варежкою, –
появившись из ворот
скособоченных,
дня тридцатого апреля
на Ивановскую
вышел-вынес
два крыла перепончатых!
Лейтмотивом, однако, идет именно Мавзолей, построенный архитектором Алексеем Викторовичем Щусевым в 1924 году, спустя всего три дня после смерти Ленина, а затем дважды им же перестраиваемый – в августе того же 1924 года и в 1930 году.
5 Цветаевский музей
Есть еще одно место в Москве, напрямую связанное с именем Рождественского. Это музей Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке. Он был председателем Комиссии по литературному наследию Марины Ивановны и помимо прочего добился открытия мемориального музея в доме, где она жила с 1914 по 1922 год.
Анна Саакянц, биограф Цветаевой, так описывала этот дом: «Строгий фасад небольшого двухэтажного дома не соответствовал его сложной и причудливой внутренней планировке. Большая квартира под номером три, которую снимала семья Цветаевой, находилась на втором этаже и имела, в свою очередь, три… а точнее, два с половиной этажа: обычный и мансардно-чердачный, где многие помещения находились на разной высоте».
Есть воспоминания, оставленные и самой Мариной Ивановной: «Дом был двухэтажный, и квартира была во втором этаже, но в ней самой было три этажа. Как и почему – объяснить не могу, но это было так: низ с темной прихожей, двумя темными коридорами, темной столовой, «моей» комнатой и Алиной – огромной детской, верх с… кухней и еще другими, и из кухни ход на чердак, даже два чердака, сначала один, потом другой, и один другого – выше, так что выходит – было четыре этажа».
А вот впечатление литератора Петра Никаноровича Зайцева: «Жила на втором этаже, но комната у нее казалась полуподвальной оттого, что, поднявшись на второй этаж, приходилось спускаться на несколько ступенек вниз по внутренней лестнице».
Жена поэта Павла Антокольского писала: «Когда я в первый раз вошла в комнату Марины, меня, помню, поразил интерьер этой комнаты: посредине стоял шкаф, у которого не было ни дверок, ни задней стенки, он походил на арку. В этом шкафу стояло чучело лисицы, всё без шерсти. И на этом чучеле сидела Аля, семилетняя дочка Марины».
Это был знаменитый «петухив», названный так с легкой руки украинца-водопроводчика. Придя в дом Цветаевой по своим водопроводным делам, он увидел чучело и удивленно воскликнул:
– Это шо за петухив вы развесили?
Даже Аля, дочь Цветаевой, оставила свои воспоминания об этом доме – она писала о «большой, нескладной, но уютной квартире нашей».
Сама же Цветаева посвящала квартире стихи:
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
Взойдите. Гора рукописных бумаг…
Сегодня каждый может ощутить на себе атмосферу легендарного цветаевского жилища. И заслуга в этом – Роберта Рождественского.
