Когда учителя были маленькими

Когда учителя были маленькими

Когда учителя были маленькими
Когда учителя были маленькими
Московские учебные заведения, из стен которых вышли великие педагоги

День учителя традиционно празднуется 5 октября. В этот день принято вспоминать педагогов, в том числе и великих, перевернувших само представление о педагогике. И каждый раз при этом забывают, что сами великие учителя тоже были когда-то учениками. Постараемся восполнить этот пробел и пройтись по московским учебным заведениям, из стен которых вышли великие деятели педагогической мысли.

1 Неподражаемый Лев

Одним из самых знаменитых практикующих педагогов Москвы был Лев Поливанов, директор собственной элитарной гимназии на Пречистенке. Он был выдающейся личностью во всех отношениях. Главным его коньком стал неформальный подход к самому процессу обучения. Один из поливановских выпускников, писатель Андрей Белый, вспоминал, как его любимый преподаватель (а не любить Поливанова было в принципе невозможно) объяснял греческие местоимения: «Однажды он объяснял нам склонение латинского местоимения «хик, хэк, хок» (этот, эта, это) и, увлекаясь, запел на весь класс. Что интересного в склонении местоимения? А мы, Ганимеды, чувствовали себя им, Зевсом, унесенными в небеса; но, увы, – звонок; надзиратель открыл дверь класса; «Лев» спешно доканчивал объяснение и призывал нас твердо выучить неправильные формы склонения; призыв так зажег нам сердца, точно он был призыв к интереснейшим забавам: мы с блистающими глазами, бросив парты, обступили столик, на котором он декламировал нам необходимость одолеть неправильные формы; и он сам, вдохновленный, встал и, воздев руку, кричал над нами:
– Надо так знать склонение «хик, хэк, хок», чтоб скороговоркой без всякого припоминания сыпать склонением: тебя разбудят ночью, – ткнул пальцем в живот какого-то малыша, молниеносно присев перед ним едва ль не на корточки, – а ты, сквозь сон, во сне, заори благим матом из постели, – тут он, взлетев с корточек, закинув голову и потрясая восторженно рукой, заплясал, припрыгивая в такт своего полупения, полувскриков, с привзвизгами:
– Hic-haec-hoc, huius-huius-huius, huic-huic-huic, hunc-hanc-hoc, hoc-hac-hoc.
Он подпрыгивал выше, подкрикивал громче; и мы вслед за ним стали хором выкрикивать, дружно подпрыгивая; проходящие мимо нас воспитанники старших классов, преподаватели, надзиратель с большим изумлением и не без улыбки останавливались, наблюдая дико-восторженную пляску класса вокруг пляшущего и кричащего Поливанова; можно было подумать, что это пляска с томагавками каких-нибудь дикарей; отплясавши склонение, вихрем он вылетел в зал, направляясь в учительскую; вихрем вылетели мы, кричащие – потные, красные; неправильное склонение это мы знали теперь навсегда; никакими усильями воли оно не изглаживалось».
Доходило до совершенно, казалось бы, невозможных вещей. С одним из своих учеников – будущим поэтом Валерием Брюсовым – он на равных обменивался эпиграммами, притом оба участника этого поэтического состязания отнюдь не жалели друг друга. Брюсов, к примеру, писал Поливанову:

В моих стихах смысл не осмыслив,
Меня ты мышью обозвал,
И, измышляя образ мысли,
Стихи без мысли написал.

А когда Валерий Яковлевич неожиданно выступил с эпатажной «поэмой» – «О, закрой свои бледные ноги!» – Поливанов был единственным, кто встал на защиту поэта. «Оставьте, – сказал он. – Умница, но ломается».
И, что совсем уж невиданно, в гимназии Льва Поливанова позволялось не выучить урок, если накануне вечером гимназист был в театре. Посещение театра было уважительной причиной.
Сформировалось же у Поливанова такое отрицательное отношение ко всему официальному, когда он сам еще был гимназистом и обучался сначала в 1-й, а затем и в 4-й гимназии. Обе отличались строгими нравами, особенно четвертая. Вот что писал о ней один из учеников: «Мы обязаны были ходить из сборной в классы не иначе как построенные по росту и попарно, на его (директора гимназии. – Прим. А.М.) приветствие отвечать по-воен-ному «здравия желаем». По окончании всех уроков или в большую перемену нас строили в приемной директора, отделявшейся от его квартиры небольшой площадкой... Александр Иванович здоровался с нами, проходил несколько раз перед фронтом, причем требовал, чтобы мы каждый раз провожали его глазами; если же он замечал, что кто-нибудь опускал глаза вниз и смотрел в сторону, то говорил ему: «Ты не смотришь на меня: видно, совесть нечиста». После внимательного осмотра у нас лица, ушей, шеи и рук он, скомандовав нам расстегнуться и разуть одну ногу, переходил к такому же осмотру белья и ног».
Неудивительно, что Поливанов в результате создал на Пречистенке нечто принципиально противоположное.

2 Арифметика, сиречь наука числительная

Одним из древнейших выдающихся педагогов России был Леонтий Магницкий, автор первого русского учебника математики, вышедшего под названием «Арифметика, сиречь наука числительная с разных диалектов на славенский язык переведенная и во едино собрана, и на две книги разделена». Леонтий Магницкий родился в Патриаршей слободе в городе Осташкове в семье крестьянина. Он сам научился читать и писать. В возрасте 15 лет был направлен в Иосифо-Волоколамский монастырь в качестве возчика, доставляющего рыбу. Монахи, однако же, удивились, столкнувшись с образованностью нового работника, и перевели его в должность чтеца, а затем отправили в Москву – в Симонов монастырь. И только в 1685 году 16-летний Леонтий Магницкий поступает в настоящее учебное учреждение.
Он обучался в Москве на Никольской улице, в Славяно-греко-латинской академии, располагавшейся в Заиконоспасском монастыре. Это заведение отличалось редким по тем временам демократизмом. В частности, здесь ставили спектакли, что в принципе осуждалось православным духовенством. Вот один из документов, описывающий студентов-актеров: «Ученики-комедианты русские без указу ходят всегда с шпагами, и многие не в шпажных поясах, но в руках носят и непрестанно по гостям в нощные времена ходя пьют. И в рядах у торговых людей товары емлят в долги, а денег не платят. И всякие задоры с теми торговыми и иных чинов людьми чинят, придираясь к бесчестию, чтобы с них что взять нахально. И для тех взяток ищут бесчестий своих и тех людей волочат и убыточат в разных приказах, мимо государственного посольского приказу, где они ведомы. И, взяв с тех людей взятки, мирятся, не дожидаясь по тем делам указу, а иным торговым людям бороды режут для таких же взяток».
Исключали же из академии в самых редких случаях: «Буде покажется детина непобедимой злобы, свирепый, до драки скорый, клеветник, непокорив и буде через годовое время ни увещеваниями, ни жестокими наказаниями одолеть ему невозможно, хотя бы и остроумен был, выслать из академии, чтобы бешеному меча не дать».
В других случаях ученикам ничего не грозило.

3 Позвольте пожать нежную дамскую ручку

Константин Станиславский известен не только как великий режиссер, но и как выдающийся театральный педагог. Его книга «Моя жизнь в искусстве» почитается одним из лучших учебных пособий, а работа в школьной студии сделалась материалом не одной диссертации, а также одного художественного произведения, где, кстати, описывалась весьма иронично. Это «Театральный роман» Булгакова.
Впрочем, большинство современников относилось к Станиславскому и его студии с огромным пиететом. Александр Февральский вспоминал: «Перед сценой стояло несколько рядов стульев для зрителей – студийцев, свободных от занятий, преподавателей, а также лиц со стороны, получивших разрешение Станиславского присутствовать на занятиях. Иногда приходили и выдающиеся деятели искусства. Согласно установившемуся порядку после того, как студийцы и зрители занимали свои места, появлялся Станиславский. Все вставали. Полушутливо он говорил: «Позвольте пожать нежную дамскую ручку, – и пожимал руку одной из женщин. – И благородную мужскую руку», – и пожимал руку кого-либо из мужчин. Считалось, что таким образом он поздоровался со всем залом. Он просил всех садиться и садился сам в кресло, стоявшее в первом ряду. Начинался просмотр, иногда предваряемый объяснениями педагога или беседой».
Сергей Лемешев писал, что дом Станиславского «стал для нас чем-то вроде храма искусства, только еще переступая его порог, мы уже настраивались на особо торжественную, высокую ноту».
Сам Константин Сергеевич окончил так называемый Лазаревский институт восточных языков – образовательное учреждение, принадлежавшее армянам Лазаревым. Он вспоминал о годах обучения: «За несколько недель до нашего поступления был такой случай. Инспектор, красавец и известный покоритель женских сердец, обходил дортуары воспитанников. Вдруг один из них, восточного происхождения, погнался за инспектором с поленом в руке и бросил его в своего начальника, желая переломить ему ногу. К счастью, дело ограничилось одним ушибом. Инспектор долго хворал, а ученик сидел в карцере. Но дело замяли, так как в него была замешана женщина.
В другой раз в одном из классов начался урок, в середине которого послышались звуки гармоники и глухое, точно отдаленное, пение. Сначала не обратили на него внимания и думали, что оно доносится с улицы; но потом разобрали, что звуки идут из чуланчика, который находился при входе в класс. Оттуда извлекли пьяного ученика, которого запрятали туда, чтобы он проспался.
Многие из учителей были чудаки. Так, например, один из них входил в класс каждый раз по-новому: дверь отворялась – и в класс летел и попадал на кафедру учительской журнал, который носят с собой преподаватели для отметок и замечаний; вслед за ним уже являлся сам учитель-комик. В другой раз тот же учитель неожиданно являлся в класс раньше звонка, когда мы все еще шалили, бегая по классу. Мы пугались, бросались к своим партам, а он тем временем скрывался и возвращался с опозданием.
Священник был тоже наивный чудак. Его уроки предназначались нами для подготовок к латинскому и греческому. Чтобы отвлечь старика и сорвать его урок, один из товарищей, очень умный и начитанный человек, заявлял священнику, что Бога нет.
«Что ты, что ты, перекрестись!» – пугался старик и начинал вразумлять заблудшего. Казалось, что ему это удается. Он даже был рад своей победе. Но тут выплывал новый, еще более кощунственный вопрос, и бедный пастырь вновь считал себя обязанным спасать заблудшую душу. За этой работой протекал весь урок. В награду за ловкость и усердие товарищу преподносили несколько пирогов с ливером во время ближайшего завтрака».
Очевидно, что великий режиссер и педагог уже тогда во всем видел театр.

4 Родное слово

Одним из виднейших российских педагогов был Константин Дмитриевич Ушинский. Он выступал за демократизацию народного образования, что явствует из его книг, которые до сих пор являются педагогической классикой: «Детский мир», «Родное слово» и «Человек как предмет воспитания. Опыт педагогической антропологии». Русский педагог, детский писатель и поэт Лев Модзалевский писал: «Ушинский – это наш действительно народный педагог, точно так же, как Ломоносов – наш народный ученый, Суворов – наш народный полководец, Пушкин – наш народный поэт, Глинка – наш народный композитор».
Образование Константин Дмитриевич получил в Московском университете на Моховой улице. Поэт Иван Дмитриев уверял, что «университет – совершенно безжизненное тело: о движении его и догадываешься, только когда едешь по Моховой и видишь сквозь окна, как профессора и жены их переворачивают на солнце большие бутылки с наливками».
Впрочем, появление таких выпускников, как господин Ушинский, полностью опровергает это утверждение.

5 Невероятно популярный английский

И напоследок – о ныне живущем педагоге, самом, пожалуй, известном педагоге времен Леонида Ильича Брежнева – Наталье Александровне Бонк. Ее учебник английского языка, написанный вместе с Н. Лукьяновой и Г. Котий, пользовался невероятной популярностью, в магазинах он практическим не появлялся, его приходилось, как тогда говорили, «доставать».
Наталья Александровна родилась в Москве в семье директора завода лакокрасочных материалов в Дорогомилове. На протяжении всей своей трудовой биографии она занималась преподаванием английского, в том числе в таких ответственных образовательных учреждениях, как курсы МИД СССР и Академия внешней торговли Российской Федерации. В наши дни Наталья Александровна руководит курсами английского языка в Литературном институте имени Максима Горького.
Образование автор легендарного учебника получила в Педагогическом институте иностранных языков на Остоженке. Этот особняк был выстроен в 1771 году и принадлежал сенатору Петру Дмитриевичу Еропкину, легендарному усмирителю чумного бунта. Когда императрица решила его наградить и спросила, в чем именно нуждается Петр Дмитриевич, тот скромно ответил, что не надо ему ничего – «тяну ножки по одежке».
Видимо, остоженский особняк считался жильем скромным.
Впрочем, все это не мешало господину Еропкину жить на широкую ногу. Одна из современниц вспоминала: «Когда Еропкины живали в Москве, у них был открытый стол, то есть к ним приходили обедать ежедневно кто хотел, будь только опрятно одет и веди себя за столом чинно. И сколько бы за столом ни село человек, всегда для всех доставало кушанья: вот как в то время умели жить знатные господа».
Действительно, в этом умении им не откажешь.

Теги: #