На улицах баррикады, на Пресне пожар

По традиции в начале года «Московская перспектива» рассказывает о главных событиях нашего города столетней давности. 1917 год – самый, пожалуй, тревожный и даже трагичный в истории нашей страны. Именно тогда произошло событие, вошедшее в советскую историю как Октябрьская революция, а на деле – большевистский переворот, который сильно затормозил развитие России, а во многом и повернул его вспять. Первая часть материала вышла в прошлом номере, в этом публикуем его окончание.

1 Вдоль и поперек Тверского бульвара

Один из наиболее значительных эпизодов московских событий 1917 года – битва за дом градоначальника, располагавшийся на Тверском бульваре, 20. Его дореволюционная история богата. Здесь, в частности, допрашивали Александра Герцена. Здесь полицмейстер Николай Огарёв поражал посетителей своей необычной коллекцией. В. Гиляровский писал: «Вся стена была украшена карикатурами на полицию, начиная с древнейших времен. Здесь были и лубки, и вырезки из сатирических журналов, и оригиналы разных художников.
– Дорогая коллекция. Много лет ее собираю и не жалею денег! – говаривал Н.И. Огарёв».
Обер-полицмейстер Александр Козлов тайно ходил отсюда, со своей служебной квартиры, на противоположную сторону Тверского бульвара, навещать одну хорошенькую белошвейку. То и дело пересекался с бездомным студентом Владимировым, прогуливавшимся здесь теплыми летними ночами. Однажды Козлов все-таки решил проявить служебное рвение и спросил:
– Молодой человек, почему я то и дело встречаю вас по ночам, гуляющим вдоль бульвара?
На что тот ответил:
– Оттого, что не всем такое счастье, чтобы каждую ночь гулять поперек бульвара.
Неудивительно – роман Козлова был известен всей Москве.
Но в октябре 1917 года было не до сантиментов. Поэт Дон-Аминадо писал: «В московском градоначальстве принимают меры. Бразды правления взял на себя присяжный поверенный Вознесенский… Без конца курит трубку, набитую английским кнастером, и сопит.
Называют его сопкой Маньчжурии или просто Сопкой…
Большой приемный зал в здании градоначальства превращен в бивуак.
В креслах, на диванах, обитых пунцовым шелком, а то и попросту растянувшись на дорогих, полных пылью коврах, дремлют, сидят, стоят юнкера Алексеевского училища…
Без конца звонит телефон.
Из участковых комиссариатов весть одна другой тревожнее.
На улицах баррикады, на Пресне пожар, университет Шанявского на Миуссах занят отрядом рабочих, милиция разбегается, на вокзалах сходки, поезда не ходят, на подъездных путях развинчены рельсы, всем распоряжается Викжель, или еще короче. Всероссийский исполнительный комитет железнодорожных служащих.
С бульвара все чаще и чаще доносятся выстрелы...
Юнкера отстреливаются.
Есть раненые. Пробираясь ощупью, спотыкаясь в темноте, несут на носилках первую жертву. Карабкаясь ползком, а то и на четвереньках, при свете оплывшего огарка, присутствующие узнают убитого наповал.
Фамилия его – Бессмертный.
Трагическая игра слов напрашивается сама собой, но никто и звука не проронит».
Конечно, дом градоначальника в конце концов был взят большевиками – как, впрочем, и весь город, как и вся страна.

2 Долой всяких королей

4 марта в Большой аудитории Политехнического музея состоялось торжественное событие – чествовали легендарного книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. В «Извещении юбилейной комиссии» значилось: «Полвека напряженной неутомимой работы в наиболее трудном у нас поприще дает почтенному юбиляру право на общественную признательность, в особенности признательность со стороны тех, кому дороги интересы просвещения народа, кто видит в этом одно из непременных условий нашего движения по пути прогресса».
Жизнь этого музея – а в первую очередь именно той, Большой аудитории – менялась на глазах. Еще совсем, казалось бы, недавно она была заполнена серьезными господами, обсуждающими важные научные проблемы, но вот пройдет совсем немного времени – и здесь на полном серьезе выбили «короля поэтов»: «Зал был набит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодежь. Читающим смотрели прямо в рот. Маяковский выдавался над толпой. Он читал «Революцию», едва имея возможность взмахнуть руками. Он заставил себя слушать, перекрыв разговоры и шум. Чем больше было народа, тем он свободней читал, тем полнее был сам захвачен и увлечен. Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок.
Но «королем» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он в своем обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный». Прошел на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчет записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он все же увлекся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям.
– Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо.
Северянин собрал записок немного больше, чем Маяковский. Третьим был Василий Каменский.
Часть публики устроила скандал. Футуристы объявили выборы недействительными. Через несколько дней Северянин выпустил сборник, на обложке которого стоял его новый титул. А футуристы устроили вечер под лозунгом «долой всяких королей».
Безумие усиливалось.

3 Из книги театральных судеб

В феврале 1917 года был закрыт Театр Таирова, располагавшийся все на том же Тверском бульваре, в доме 23. Он просуществовал совсем недолго – был открыт в 1914 году. Один из современников писал: «Я помню открытие театра, собравшее не очень много народу. Здание еще не было готово, на стенах зала виднелись пятна от сырости. Труппа в значительной мере состояла из начинающих актеров, но первый же спектакль – «Сакунтала» – приковал внимание к новому театру. Таиров организовал Общество друзей Камерного театра, выпускал журнал «Мастерство театра», газету «7 дней Камерного театра» и открыл художественный клуб «Эксцентрион».
Сам же художественный руководитель – режиссер Александр Яковлевич Таиров – вспоминал: «Он должен был возникнуть – так было начертано в книге театральных судеб. Ибо иначе как могло случиться, что во всей огромной путаной Москве отыскался дом номер 23 по Тверскому бульвару, в котором домовладельцы уже и сами подумывали о постройке театра, как могло случиться, что Воинское присутствие, солидно разместившееся в залах старинного особняка, как раз доживало последние месяцы своего контракта... Мы хотели работать вне зависимости от рядового зрителя, этого мещанина, крепко засевшего в театральных залах, мы хотели иметь небольшую камерную аудиторию своих зрителей, таких же неудовлетворенных, беспокойных и ищущих, как и мы, мы хотели сразу сказать расплодившемуся театральному обывателю, что мы не ищем его дружбы и мы не хотим его послеобеденных визитов.
Поэтому мы и назвали наш театр Камерным.
Ни к камерному репертуару, ни к камерным методам постановки и исполнения мы отнюдь не стремились – напротив, по самому своему существу они были чужды нашим замыслам и нашим исканиям».
И, разумеется, на этой театральной сцене блистала возлюбленная режиссера, актриса Алиса Коонен. Она, кстати, и подобрала это здание: «Мое внимание еще раньше привлекал здесь один особняк с красивой дверью черного дерева. Дом казался пустым и таинственным. По вечерам в окнах не было света. Таиров, оглядев особняк, согласился, что в нем «что-то есть». И, подойдя к двери, решительно позвонил... Таиров долго не возвращался. Наконец дверь отворилась. Мы уселись на скамейку, и он начал рассказывать. Таинственный особняк принадлежал трем братьям Паршиным. «Четыре зала, идущие анфиладой, не годятся, чтобы сделать театр... Ломать их грешно. Но есть возможность пристроить к ним небольшой зрительный зал и сцену. Само здание просто создано для театра», – восхищался Таиров, описывая белые мраморные стены и замечательную живопись на потолках».
Причиной закрытия послужила день ото дня ухудшающаяся ситуация на фронтах Первой мировой войны. В то время как в Москву съезжались сотнями санитарные вагоны с тяжело раненными, практически умирающими воинами, труппа считала не слишком этичным служение богине Мельпомене.

4 Вокзал на переломе событий

В октябре 1917 года газеты сообщили, что строительство московского Казанского вокзала (архитектор А.В. Щусев) в целом завершено. Закончены и одобрены также эскизы для росписи интерьеров. Их авторы не менее маститы: Александр Бенуа, Евгений Лансере, Борис Кустодиев, Николай Рерих.
Новенький вокзал радовал глаз. Искусствоведы писали: «Часовая башня вокзала довольно точно воспроизводит ярусную башню Сююмбике в кремле Казани, что должно в начале пути символизировать его цель. Подобие пестрого сказочного городка скрывает за собой четкую функциональную организацию вокзала и озадачивающе чуждо ей. Нарядная праздничность архитектуры кажется нарочитой в соприкосновении с деловитой обыденностью вокзальной жизни».
Новая власть однако же не разделяла те восторги. Для нее вокзал виделся в первую очередь как функциональная постройка, а вся эта красота была воспринята как буржуазная, враждебная новому строю. Вокзал был законсервирован, а проект его сделали более аскетичным. В полное соответствие с замыслом Щусева вокзал привели лишь во время последней реконструкции, когда были сооружены Царская башня, дебаркадер над платформами, новые корпуса в Рязанском проезде и на Новорязанской улице, а также многое другое. Реставрация была завершена в 1997 году.

5 Краеведческий свидетель досоциалистической Москвы

В 1917 году в издательстве М. и С. Сабашниковых вышел путеводитель «По Москве. Прогулки по Москве и ее художественным и просветительным учреждениям», вошедший в книжную историю как «Путеводитель Сабашниковых». Без малого 700 страниц убористого текста, созданного авторским коллективом под редакцией известного историка и краеведа Николая Александровича Гейнике.
Помимо собственно путеводительного материала это издание содержит статистическую информацию о работе указанных учреждений, географический, исторический и архитектурный очерки, а также ряд иллюстраций и географических планов, выполненных на высоком – для своего времени – уровне.
Материалы для этого путеводителя были подготовлены еще до революции, и книга, по сути, является последним краеведческим свидетелем досоциалистической Москвы. Отчасти из-за этого, отчасти благодаря высокому уровню текстов она до сих пор пользуется огромной популярностью среди краеведов и просто читателей, не равнодушных к московской истории.
Написана же книга простым, понятным, спокойным языком, без особенных стилистических изощрений. Вот, к примеру, как здесь преподносится университетский Ботанический сад: «Московский ботанический сад – один из старейших научных садов в России. Он был основан Петром Великим ради разведения медицинских растений, которые должны были давать лекарственный материал для казенных аптек. Поэтому до 1805 года сад и носил название Аптекарского.
Самим Петром были посажены в саду три дерева: ель, пихта и лиственница. Из них лиственница, быть может, до сих пор сохранилась в саду, хотя вполне достоверных указаний, что это именно петровское дерево, не имеется».
Книга была репринтно переиздана в 1991 году издательством «Изобразительное искусство».