«Сибирь», а по соседству «Каторга»

«Сибирь», а по соседству «Каторга»

«Сибирь», а по соседству «Каторга»
«Сибирь», а по соседству «Каторга»
Столичное «дно», или Самые нищенские места старой Москвы

На прошлой неделе весь мир отметил Международный день борьбы за ликвидацию нищеты. Особенно остро эта проблема стоит в городах преимущественно крупных и промышленных. И неудивительно. В мегаполисы в надежде на лучшую жизнь стягивается огромное количество людей. Но не все из них находят себе работу и доход, обеспечивающий достойное существование. Некоторые скатываются вниз. Именно городская нищета наиболее отвратительна. Все-таки нищий деревенский человек ближе к природному миру, к естественным водоемам, в которых можно поддерживать гигиену, к источникам естественных продуктов питания – грибов, ягод, рыбы. В городе же он вынужден довольствоваться вторичными средствами к существованию, которые чаще всего действуют на человека убийственно – остатки чужой пищи, одежда с чужого плеча. А доступность недоброкачественного алкоголя окончательно делает жизнь такого человека короткой и бесславной. В этом путеводителе – самые нищенские места старой Москвы, так сказать, «дно» столицы.

1. Куда пойти провинциалу

Самым знаменитым местом старой Москвы, к которому стягивались отверженные, был, безусловно, Хитров рынок. Механизм его пополнения был элементарен и действовал безотказно. Некий провинциал, собрав в дорогу небольшую сумму «подъемных» денег и обрядившись во все самое новое и парадное, садился на поезд и ехал в Москву. Куда ему пойти? Он в этом городе ничего не знает, у него здесь никого нет. Стоит, рот разинул, озирается по сторонам – все выдает в нем приезжего.

А вот и «дружок» появился – выскочил, будто бы черт из табакерки. Дескать, поберегись, Москва бьет с носка, а слезам вообще не верит. Тут, дескать, нужно быть настороже, нос по ветру держать. И этот черт сам был некогда в его положении, понимает все риски, и жалко ему чудака, пропадет ведь. И, так и быть уж, он берет над наивным провинциалом шефство, не даст ему пропасть.

Затем – в трактир, спрыснуть прибытие. Дальше – в дом к хорошим людям. Одежда снимается – якобы она немодная и вообще не столичная. Ее посылают продавать. Пока ждут ходоков, на столе появляются водка, каленые яйца, дешевая колбаса, студень.

На следующий день приезжий просыпается с трещащей головой, в незнакомом помещении, среди незнакомых и грубых людей, которым он почему-то, оказывается, должен огромные суммы денег, а кошелек куда-то подевался, да и паспорт тоже.

Приезжему бы сразу к околоточному, но ему объясняют, что это рискованно, без документов его сразу отправят по этапу в Сибирь, да и долги бы неплохо раздать. И вот наш герой в незнакомом городе выполняет за гроши какие-то сомнительные поручения криминального характера. И если, паче чаяния, он выживает, то где-то через год сам становится конченым криминальным элементом.

Гиляровский писал, когда эту клоаку наконец-то закрыли: «Страшные трущобы Хитровки десятки лет наводили ужас на москвичей... Нет заткнутых бумагой или тряпками или просто разбитых окон, из которых валит пар и несется пьяный гул... Вот дом Орлова – квартиры нищих-профессионалов и место ночлега новичков, еще пока ищущих поденной работы... Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых было два трактира – «Пересыльный» и «Сибирь», а далее, в доме Степанова, трактир «Каторга», когда-то принадлежавший знаменитому укрывателю беглых и разбойников Марку Афанасьеву, а потом перешедший к его приказчику Кулакову, нажившему состояние на насиженном своим старым хозяином месте.

И в «Каторге» нет теперь двери, из которой валил, когда она отворялась, пар и слышались дикие песни, звон посуды и вопли поножовщины. Рядом с ним дом Буниных – тоже теперь сверкает окнами... На площади не толпятся тысячи оборванцев, не сидят на корчагах торговки, грязные и пропахшие тухлой селедкой и разлагающейся бульонкой и требухой. Идет чинно народ, играют дети... А еще совсем недавно круглые сутки площадь мельтешилась толпами оборванцев. Под вечер метались и галдели пьяные со своими «марухами». Не видя ничего перед собой, шатались нанюхавшиеся «марафету» кокаинисты обоих полов и всех возрастов. Среди них были рожденные и выращенные здесь же подростки – девочки и полуголые «огольцы» – их кавалеры.

«Огольцы» появлялись на базарах, толпой набрасывались на торговок и, опрокинув лоток с товаром, а то и разбив палатку, расхватывали товар и исчезали врассыпную».

Глядя на прибранную Хитровскую площадь, москвичи даже не верили, что когда-то могло быть иначе. Факты тем не менее были неумолимы – большая часть беглых каторжников арестовывалась не где-нибудь, а именно в хитровских бараках.


2.За прошение милостыни

В 1836 году в Москве в Юсуповском саду построили важное государственное учреждение – так называемый Работный дом. Сюда свозили нищих, задержанных полицией на территории Москвы. Один из очевидцев так описывал его: «Откуда ни погляди, он везде громаден, мрачен, грустен, как заколдованный замок. Маленькие закопченные окна с железными решетками, тяжелые широкие ворота, даже самая окраска этого дома – все соответствовало тогдашнему его назначению: ознакомить бедняка со всякого рода угнетениями, страданиями и обидами!

Трудно представить себе устройство бесхарактернее среднего этажа: огромные светлые залы с койками и нарами, изразцовые печи на манер амосовских, хоры, статуи, напоминающие собой княжескую роскошь и театральные зрелища... В нижнем этаже было «стариковское» отделение – в нем был вредный воздух; копоть и дым били на нервы».

Лев Толстой был возмущен самим фактом задержки за нищенство: «Когда я в 1881 году переехал на житье в Москву, меня удивила городская бедность... В Москве нельзя пройти улицы, чтобы не встретить нищих, и особенных нищих, не похожих на деревенских. Нищие эти не нищие с сумой и Христовым именем, как определяют себя деревенские нищие, а это нищие без сумы и без Христова имени. Московские нищие не носят сумы и не просят милостыни.

Один раз, идя по Афанасьевскому переулку, я увидал, что городовой сажает на извозчика опухшего от водяной и оборванного мужика. Я спросил:

– За что?
Городовой ответил мне:
– За прошение милостыни.
– Разве это запрещено?
– Стало быть, запрещено, – ответил городовой.

Больного водянкой повезли на извозчике».
После революции здесь разместили аналогичное учреждение – Рабочий дом.


3. Жулье, одетое прилично

Одно из самых колоритных мест скопления нищих – убогие кабаки и притоны. Самым ярким из таковых, безусловно, считался «Крым», располагавшийся на Трубной площади.

Даже Гиляровский не любил его, старался по возможности обходить стороной. Упоминал в своих произведениях сухо, походя – потому только, что оставить без внимания такую достопримечательность было никак нельзя: «Разгульный «Крым» занимал два этажа. В третьем этаже трактира второго разряда гуляли барышники, шулера, аферисты и всякое жулье, прилично сравнительно одетое. Публику утешали песенники и гармонисты.

Бельэтаж был отделан ярко и грубо, с претензией на шик. В залах были эстрады для оркестра и для цыганского и русского хоров, а громогласный орган заводился вперемежку между хорами по требованию публики, кому что нравится, – оперные арии мешались с камаринским и гимн сменялся излюбленной «Лучинушкой».

Здесь утешались загулявшие купчики и разные приезжие из провинции. Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми помещениями».

Зато исследователь более отважный, А. Левитов описывал это учреждение яркими мазками: «Черный кузнец-плясун в пестром халате, в сапожных обрезках на босую ногу, в истасканной фуражке на бедовой голове – как это он бойко и выразительно блеснул в толпу своими черными глазами, как незаученно ловко тукнул о пол толстою подошвой, когда хор дружно грянул изо всех грудей заключительную строфу:
«Крым» бесновался до неистовства.

Оглушительный вскрик тенора, слившись с трелями колокольчиков бубна, закончил песню. Весь «Крым» бесновался до неистовства. Один молодчина упал на четвереньки и ревел от наслаждения, как дикий зверь.
– А-а-атлична! – кричал он. – Подать солдатам водки на пять целковых!»

А на полицию в «Крыму» вообще не реагировали: «Только что спетая песня еще пуще разожгла оргию. Новые толпы ввалились в подземелье. Вскоре между прибывшими гостями и гостями старыми завязались драки из-за столов. Четвертаки за одну только очистку сиденья давались бесспорно даже такими людьми, которые, судя по их жалким отрепьям, четвертака во сне никогда не видали. Как собаки по стаду, метались половые в публике, усмиряя ее порывы; городовые, строго покручивая рыжие усы, тоже маршировали по залам, как бы высматривая что-то; но ничего не усмиряло публику. Она отдалась влиянию полночного кутежа и, нисколько не стесняясь рыжими усами, могуче бурлила.

– Што, дяденька, ходишь? Ай тятеньку с маменькой высматриваешь? – спрашивает у ундера молодой мастеровой с красною, как огонь, физиономией, с игриво горящими глазами. – Не бывали еще ваши, сударь, тятенька с маменькой. Вот мы таперича без них и погуливаем. Хорошо погуливаем, а?»
Смертоубийства в «Крыму» были делом обыденным.


4. Коммуна номер один

Самый, пожалуй, трагичный тип нищих – бездомные дети, лишенные родственников. Если взрослый человек все-таки имел некие нравственные и прочие жизненные ориентиры, мог в чем-то вовремя сориентироваться, избежать непоправимых поступков, то в случае с детьми сдерживающие факторы начисто отсутствовали. Они видели в своем положении некую романтику, бравировали собственным босячеством, и ничего запретного для них не существовало.

Интересно, что этой проблемой всерьез занялись только после революции. До этого несовершеннолетних нищих предпочитали просто-напросто не замечать. После же 1917 года по всей стране начали открываться многочисленные детские коммуны. Одна из лучших – в подмосковном поселке Болшеве, на месте нынешнего города Королева. Называлась она Болшевская трудовая коммуна № 1.

Немецкая писательница Елена Кербер восхищалась: «Болшево – большой поселок. Там расположена коммуна, в которой живет и работает молодежь с тяжелым преступным прошлым, строящая себе новую жизнь… Я обхожу обширные цеха, в которых производятся различные спортивные принадлежности: лыжи, коньки, теннисные ракетки, спортивная обувь. Первоклассная работа составляет гордость коммуны. Имеются также текстильная фабрика и металлическое производство…

Мы проходим по широким улицам колонии, всюду нам встречаются коммунары, которые приветливо здороваются с воспитателем. Красивые обширные строения, широкие аллеи, большая теннисная площадка – все выглядит великолепно. Но действительно ли так велики достижения или, быть может, успехи работы преувеличиваются? Я вхожу в дом с квартирами для семейных... У входа на лавочках сидят матери со своими детьми… В комнате средних размеров стоит широкая кровать, сбоку – белая детская кроватка, у окна – небольшой рояль».

Действительно, вчерашние малолетние преступники, отбывающие в соответствующих учреждениях нешуточные сроки и переведенные – в порядке эксперимента – в эту коммуну, на глазах превращались в добропорядочных обывателей. Но, к сожалению, в 1937 году коммуна была закрыта, а коммунары возвращены в свои тюрьмы – досиживать столь счастливо прерванные сроки.


5. «Больных содержать безденежно»

И, разумеется, множество нищих содержалось до революции в благотворительных учреждениях. В первую очередь это, конечно, были больницы. В частности, легендарная Голицынская, которая была построена на средства и по завещанию князя Дмитрия Михайловича Голицына. Вообще говоря, завещание было одной из самых распространенных форм благотворительности. С одной стороны, входишь в историю как жертвователь, а с другой – при жизни не лишаешь себя копейки.

Основатель больницы писал: «Покойной любезной жены моей и мне согласие – в России построить гошпиталь для больных… без платы и содержать немощных пищей, постелями, топлением и всем прочим нужным безденежно».

План предполагал «выстроить приличный и для помещения не меньше ста человек больных, спокойный, каменный и прочный дом, со всеми к оным принадлежностями, как-то: для помещения разных чиновников и прислужников комнатами, аптекою, лабораторией, поварнею, погребами и другими нужными строениями… Больница сия в довольном количестве должна снабдена быть всеми для оной необходимыми потребностями, как-то: для больных бельем, постелями, нужными мебелями, лекарствами, равно как и хирургическими инструментами… Все бедные и неимущие обоего пола люди приниманы и лечимы в больнице сей будут безденежно, как иностранные, вольные, так монашеского и духовного чина, кроме, однако ж, господских и достаток имеющих людей, которые по примеру других учрежденных здесь больниц должны платить за пользование».

Со временем все это было возведено – и даже больше. И в наши дни Голицынская больница (ныне Голицынский корпус Первой градской) оказывает помощь не одним лишь нищим.

Теги: #