«Рупор Кремля» вдалеке от столицы
75 лет назад, 22 июня 1941 года, войска фашистской Германии вторглись на территорию Советского Союза. Началась Великая Отечественная война. Первое время фронт располагался достаточно далеко от советской столицы. Тем не менее жизнь Москвы резко изменилась уже в первые дни войны.
1 Москва на Урале
Один из символов военного времени – голос диктора Юрия Левитана, зачитывающего сводки от Совинформбюро, которое было создано практически сразу после вражеского нападения, 24 июня. Подготовка этих сводок сразу же была признана делом стратегически важным – не менее важным, чем сами военные действия. Людям следовало поднимать боевой дух. Поэтому сводки готовили прямо в Генштабе, который располагался под землей, на станции метро «Чистые пруды» (в то время «Кировская»). Один из очевидцев вспоминал: «Станция метро «Кировская» была полностью в нашем распоряжении. Поезда здесь уже не останавливались. Перрон, на котором мы расположились, отгораживался от путей высокой фанерной стеной. В одном его углу узел связи, в другом – кабинет для Сталина, а в середине – шеренга столиков, за которыми работали мы. Место начальника Генштаба – рядом с кабинетом Верховного».
Первую речь произнес лично наркоминдел Вячеслав Молотов, она сразу вошла в историю: «Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в четыре часа утра без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну...» И затем эти слова многократно зачитывал в эфире диктор Всесоюзного радио с 1931 года Юрий Левитан, уроженец губернского города Владимира.
Левитан вспоминал: «Война началась для меня со звонка из радиокомитета: «Срочно бегите на работу! Немедленно!» Голос тревожный. Но спрашивать, что случилось, по телефону не полагается. Одеваюсь. Бегу.
Радиокомитет. Семь утра. Тихий женский плач, суровые взгляды. Наперебой звонят корреспонденты из разных городов:
– Киев бомбят!..
– Над Минском вражеские самолеты...
– Горит Каунас... Что говорить населению? Почему нет никакого сообщения по радио?
Позвонили из Кремля: «Готовьтесь, в двенадцать часов правительственное сообщение». Потом девять раз за день – с интервалами в час – я читал это небольшое трагическое сообщение».
Каждая сводка начиналась одинаково со слов «Внимание, говорит Москва!». Однако же на самом деле говорила не Москва. Крупные вещательные станции в столице и Московской области из соображений безопасности были отключены – враг мог их с легкостью запеленговать. В глубине страны в то время существовали две мощные станции, способные вещать практически на весь СССР, – в Новосибирске и Свердловске. Выбран был Свердловск (ныне Екатеринбург). Именно туда в режиме глубочайшей секретности срочно эвакуировали диктора Юрия Борисовича Левитана, которому было суждено на долгие годы стать рупором советского правительства.
Было принято постановление «передать во временное пользование Всесоюзному радиокомитету помещение бывшей Михайловской церкви и часовни». Именно там, в церковном подвале и располагалась студия вещания. Сам же Левитан жил в доме в том же дворе. Покидать церковный двор ему строжайше запрещалось, с ним повсюду следовали два охранника. Более того, ни в каких документах даже фамилия его не упоминалась. А в обычное время, не за микрофоном, общаясь с немногочисленным кругом допущенным до него людей, Левитан должен был менять голос. К счастью, его таланты позволяли делать это с легкостью. И, разумеется, его никто не знал в лицо. Эти подробности были отнюдь не лишними – недаром Гитлер называл Юрия Борисовича своим личным врагом номер один.
В 1943 году Левитана вместе со всем оборудованием перевезли из Свердловска в Куйбышев (ныне Самара). Но режим секретности ослаблен не был.
Последняя сводка вышла в эфир 15 мая. Она начиналась со слов «Прием пленных немецких солдат на всех фронтах закончен».
К сожалению, хотя технологии того времени и позволяли одновременно и осуществлять вещание в прямом эфире, и записывать сводки на магнитофон, но во время войны всем, разумеется, было не до этого. Те сводки, которые мы слушаем сегодня, были записаны Юрием Левитаном повторно, уже в столичной студии звукозаписи. Для истории.
2 «Окна» на Кузнецком
Еще одно явление, неразрывно связанное с первыми днями войны, так называемые «Окна ТАСС». Их тоже начали выпускать сразу же после нападения. Первые «окна» появились на улицах 27 июня.
Плакаты придумывали и рисовали в мастерской на Кузнецком Мосту, дом 11. Здесь же их в первую очередь и вывешивали. Перед зданием постоянно толпились люди – плакаты пользовались у советских граждан невероятной популярностью и любовью.
А в марте 1942 года в Москве, в Историческом музее была устроена первая выставка этих плакатов. К тому времени их уже было 364 штуки. Всего же за время войны было нарисовано и напечатано 1289 плакатов.
Дом, где рисовали легендарные плакаты, сохранился. Это историческое здание, построенное в 1883 году для магазина станков и прочего производственного оборудования. Владел тем магазином немецкий инженер и бизнесмен Франц Сен-Галли.
Затем здесь открыли богемное кафе «Питтореск», что в переводе с французского означает «живописное». Художник Николай Лаков писал: «Внутреннее пространство кафе «Питтореск» поражало молодых художников своей динамичностью. Всевозможные причудливые фигуры из картона, фанеры и ткани: лиры, клинья, круги, воронки, спиралевидные конструкции. Иногда внутри этих тел помещались лампочки. Все это переливалось светом, все вертелось, вибрировало, казалось, что вся эта декорация находится в движении. Преобладали красные, желто-оранжевые тона, а для контраста – холодные. Краски казались огнедышащими. Все это свисало с потолков, из углов, со стен и поражало смелостью и необычностью».
После революции «Питтореск» быстро преобразился, на сей раз став богемно-революционным кафе «Красный петух». Русский поэт и прозаик Рюрик Ивнев вспоминал: «Как это ни странно, но самый неуютный, холодный и неподходящий для собеседования и диспутов «Красный петух» начал вызывать все больше и больше интереса у московской публики. Посетителей клуба нельзя заподозрить, что их тянет сюда запах жареных котлет и звон бокалов. Буфета здесь не было. По мнению Каменевой, которая являлась председателем, закуски и вина могли скомпрометировать идею этой организации.
– Мы – не «Музыкальная табакерка», – отвечала она тем, кто жаловался на отсутствие уюта.
– Тогда похлопочите, чтобы свет был не такой тусклый.
– Свет от нас не зависит, – отвечала она. – Кого интересуют идеи, тот должен примириться с неудобствами. Мы не развлекаемся, а работаем, ищем новые пути в искусстве.
Виктор Ромов, печалившийся больше не об отсутствии освещения, а о буфете, воскликнул однажды:
– Куда лучше искать новые пути при ярком свете, нежели в потемках.
Но Каменева, уставшая от сияющей люстры у себя дома, парировала:
– Кто хочет найти верный путь, найдет его и в темноте».
Сегодня здание принадлежит Московскому дому художника.
3 Прерванный выходной
Моментально изменилась жизнь правительственных и партийных учреждений. Секретарь МГК ВКП(б) К.Ф. Калашников писал в своих воспоминаниях: «В субботу, 21 июня, выдалась возможность раньше обычного вырваться с работы. Я отправился за город в однодневный дом отдыха. На рассвете меня разбудила дежурная по дому отдыха: «Вас вызывает т. Щербаков. Машина у подъезда».
Еду в Москву. Но не могу предположить, что случилось.
В течение недели руководящие работники горкома партии работали подчас допоздна, да и дома донимали звонки, но у нас было правило – в воскресенье люди отдыхали. В эти дни вызывали только в самых неотложных случаях.
Что же сегодня произошло?
В приемной встречает секретарь: «Входите, вас ждут».
В просторном кабинете из-за стола поднимается А.С. Щербаков. Сквозь стекла в простенькой круглой оправе смотрят на меня усталые глаза – видно, Александр Сергеевич ночью так и не прилег.
«Война, – кратко сказал он мне. – Сегодня в четыре часа утра фашистская авиация бомбила Минск, Киев, Одессу, Севастополь, Мурманск».
В то время МГК располагался по адресу Старая площадь, дом 6.
4 «Накормили быка на свои бока»
И, разумеется, с первых же дней войны активизировался сбор информации о народных настроениях. Вот, к примеру, сводка, поданная агентом с завода «Красные текстильщики»: «На фабрике «Красные текстильщики» настроение в целом бодрое. Но среди отдельных рабочих можно услышать и такого рода разговоры: «Вот наше правительство накормило быка на свои бока». Рядом стоящие работницы вмешивались в разговор и давали совершенно правильные разъяснения».
Зато на Втором шарикоподшипниковом заводе настроения были безупречны: «На проведенном митинге коллектив рабочих обязался в ответ на подлое нападение фашистских собак резко увеличить производительность труда, повысить революционную бдительность, усилить борьбу с паникерами.
Беспартийный токарь инструментального цеха т. Свидетелев заявил: «Досрочно вернувшись из отпуска, я призываю всех других товарищей, которые находятся в отпуске, срочно вернуться на завод». Тов. Свидетелев обратился к начальнику цеха с просьбой поставить его на работу.
Нарезчица втулочного цеха, старая беспартийная работница-стахановка Петрова, выступила на митинге в цехе с горячим призывом ко всем работницам поднять производительность труда и увеличить рабочее время. «Если надо, – сказала она, – то будем работать и сутки, и двое, а если надо, то и больше, чтобы наша страна победила».
Беспартийная работница инструментального цеха т. Богомолова обратилась к парторгу т. Нечаеву с вопросом, куда надо подать заявление, чтобы ее приняли в медицинские сестры».
Оба донесения датированы 22 июня.
5 Неуязвимая Трехгорка
Главной опасностью, которая грозила городу, конечно, были бомбардировки немецкой авиации. Во время вражеских налетов на город падали и снаряды, и так называемые зажигательные бомбы – «зажигалки», которые горожане очень быстро приспособились тушить песком. Для этого на крышах были организованы дежурства.
Но враг, разумеется, не ограничивался жилыми домами. Он старался повредить важные стратегические объекты, в первую очередь заводы и фабрики, работавшие на нужды фронта. Среди московских адресов в их числе оказалась легендарная Трехгорная (она же Прохоровская) мануфактура. Исследователь московского купечества Павел Бурышкин так описывал ее возникновение: «Монастырский крестьянин Троице-Сергиевского посада Иван Прохорович Прохоров служил при митрополите Московском, а в XVIII веке переселил всю свою семью в Москву. По освобождении монастырских крестьян от крепостной зависимости Иван Прохорович приписался в мещане Дмитриевской слободы в Москве.
Единственный его сын, Василий Иванович, служивший приказчиком у одного старообрядца, занимавшегося пивоварением, после 1771 года завел собственное дело, он устроил в Хамовниках небольшую пивоварню... Судьба свела его с Ф.А. Розановым, работавшим на ситценабивочной фабрике и знавшим набивочное производство.
Молодой Прохоров и молодой Розанов решили объединиться и начать свое собственное ситцепечатное дело, что им и удалось в 1799 году. Так возникла Трехгорная мануфактура.
Прохоров и Розанов были шурья, то есть женаты на родных сестрах, но их «компания» продолжалась недолго. В 1813 году компаньоны разделились. Иван Яковлевич, внук В.И. Прохорова, оказался достойным продолжателем дела своих предков. При нем оно стало расширяться и крепнуть. После переоборудования фабрики она стала одним из лучших текстильных производств в России. В 1899 году торговый дом был преобразован в паевое товарищество Прохоровской Трехгорной мануфактуры».
А в Великую Отечественную Трехгорка стала одним из наиболее важных объектов для налета вражеской авиации. Один из современников описывал первый налет: «Были сброшены бомбы и на Трехгорную мануфактуру. На ее территории загорелись склады, оказались поврежденными некоторые сооружения. Но силы МПВО комбината быстро ликвидировали очаги поражения, предприятие продолжило работать и выпускать продукцию для фронта».
Увы, этот налет был не единственным. И, к счастью, все они не причинили ощутимого урона. Фабрика продолжала действовать.
